Здорово! Чего вы здесь притаились?
Ждем, когда Генкин отец на работу уйдет! шепнул Валерка-Арифметик. Как он уйдет, так мы купаться пойдем.
А! сказал я и тоже притаился. У Генки Вдовина был такой строгий отец, что мы все четверо его побаивались.
Идет! наконец тихо сказал Генка Вдовин. Притаились
Генкин отец быстро прошел по двору, мы вылезли из-за угла и пошли себе на речку. До нее от наших домовпросто рукой подать, и минут через десять мы уже купались в холодноватой воде. Потом мы вылезли на берег, чтобы позагорать. Мы легли на животы и подставили солнцу спины.
Загорать надо молча! сказал я. Когда разговариваешь, тратится много энергии.
Сам молчи, Американец! заворчал Генка Вдовин. Вечно ты все знаешь!
Позади нас была речка Читинкамелкая, воробей перебредет; впереди насбольшие дома, под намипесок. По дороге мимо нас бежали автомобили, неподалеку гремел бульдозер, по тропинке шли пешеходы, и все это было просто смешно. Сами посудитекругом город, народ, а мы лежим себе в одних трусиках и загораем. И течет себе Читинка, такая река, какие бывают только в деревне. «Здорово!»думал я. Мне вообще нравится наше Забайкалье, хотя, кроме него, я мало еще где был. В нашем Забайкалье, например, больше солнечных дней, чем в Крыму, и папа говорит, что более здорового климата нет даже в Швейцарии. «Здорово, в хвост его и в гриву!»
Это я ругаюсь такв хвост его и в гриву! У кого научился, сам не знаю, но, должно быть, у кого-то научился, так как не мог сам придумать такое веселое ругательство. Подросткия подростоквсегда учатся у кого-нибудь, вольно или невольно перенимают слова и привычки взрослых. Так мои мама и папа говорят, а они все знают. Вот я и подумал о Забайкалье: «Здорово, в хвост его и в гриву!»
Когда солнце стало очень уж припекать спину, мы разом перевернулись и хотели продолжать загорать дальше, как Илюшка Матафонов сказал:
Ну, робя, я все обдумал!
Он так это сказал, как наш учитель математики говорит: «Вот, милые, что сделал для науки Исаак Ньютон!»
Ну, робя, я все обдумал! повторил Илюшка. Слушайте!
И серьезный он стал такой же, как учитель математики: глаза прищурил, губы сжал, плечи выпрямил.
Вот что я надумал Игра, то есть не игра, а сам не знаю что, такая. Я теперь буду я, Илюшка Матафонов, а вы тоже будете вы: Генка Вдовин, Борька Синицкий и Валерка Соломин Мы с вами объявим войну Леньке Пискунову
У!.. сказал я. Леньке Пискунову У!..
Ого-го! протянул Валерка-Арифметик. Леньке Пискунову
Ц-ц-ц! сказал Генка Вдовин. Ц-ц-ц-ц!
Каждый бы сказал: «У» или «Ц-ц!», если бы ему вот так, за здорово живешь, предложили объявить войну Леньке Пискунову. Мыя, Валерка, Генкапереглянулись, потом посмотрели на Илюшку, как на сумасшедшего.
Ты не с психи сбежал, Илюшка? спросил я.
Он чокнулся! убежденно сказал Генка Вдовин.
Ему солнце голову напекло! сказал Валерка-Арифметик.
Тогда Илюшка поднялся во весь рост, презрительно поглядел на нас, потом опять сел и гордо усмехнулся.
Трусы! сказал Илюшка. Самые настоящие трусы! Я бы не дал за вас ломаного гроша!
Илюшка потянулся к штанам, достал их, даже не отряхнув от песка, стал натягивать на ноги. Потом надел кепку козырьком назад, надвинул ее на лоб. Он был презрительный.
Я ухожу! сказал Илюшка. Наши дороги разошлись
Он повернулся и, больше ни разу не посмотрев на нас, пошел в сторону больших домов. Илюшка был босой, пятки его глубоко проваливались в песок, а руками он махал так, как солдаты в строю. Я все старался вспомнить, где я слышал эти слова: «Наши дороги разошлись!», но вспомнить не мог, а Илюшка все уходил, и мы растерянно смотрели на него. Нам, конечно, хотелось крикнуть Илюшке, чтобы он вернулся, но мы думали о Леньке Пискунове и не кричали. Он все уходил и уходил, и тут вдруг я закричал:
Эй, Илюха! Вернись, Илюха!
Я уже крикнул, Илюшка уже услышал меня, когда я подумал, что сам не знаю, зачем кричу. «Не буду же я объявлять войну Леньке Пискунову!»
Вернись, Илюшка! тоже закричал Валерка-Арифметик.
Давай назад, Илюшка! заорал Генка Вдовин. Не выстраивай из себя цацу, Илюшка!
Илюшка остановился не сразувсе шел и шел, правда уже медленней. Такой черт самолюбивый!
Ну, чего? не оборачиваясь, спросил Илюшка. Вы уже не боитесь объявлять войну Леньке Пискунову? Трусы!
Как наверну камнем! сказал Генка. Так тут и смерть твоя!
Погоди! сказал Валерка-Арифметик. Пусть он объяснит, чего это ему в голову ударилообъявлять войну Леньке Пискунову!
Да-да! прибавил я. Пусть объяснит ситуацию!
Ну, ладно, робя! вернувшись, сказал Илюшка. Леньке Пискунову войну надо объявить потому, что мы теперь играем каждый за себя. Раз я есть я, Илюшка Матафонов, а вы есть вы, то мы должны объявить войну Леньке Пискунову Понимаете, если я теперь не дАртаньян и не Соколиный глаз, то у меня должны быть не игрушечные враги, а настоящие. А кто мой настоящий враг? Ленька Пискунов. Вот и получается, что мы должны воевать с Ленькой Пискуновым и его дружками. Их как раз трое
Он с ножом ходит! тихо сказал Валерка-Арифметик. То есть, может, не ходит, но мне Митька говорил, что у него финка есть Булатной стали
А кастет я у него сам видел! тоже тихо сказал Генка.
Ленька настоящий хулиган! сказал я. У него два привода в милицию
Значит, боитесь! опять презрительно усмехнулся Илюшка. Трусите А я больше не хочу быть никем, кроме как Илюшкой Матафоновым. А вы, значит, трусите! Ну и до свидания!
И опять пошел по песку.
Ты куда, Илюшка? спросил его Валерка-Арифметик.
Осматривать позиции врага, ответил Илюшка. Вы думаете, я других ребят не найду Будьте спокойныне все такие трусы, как вы
Подожди, Илюшка! сказал я. Мы тоже пойдем с тобой осматривать позиции врага
Справедливо! сказал Валерка-Арифметик. Человека одного бросать нельзя в трудную минуту.
Опять начинает командовать! сказал Генка Вдовин. Его еще никто не выбирал командиром, а он уже командует Я, может быть, тоже хочу быть командиром
Мы надели штаны и пошли за Илюшкой. Я шел позади всех и думал, кто это дернул меня за язык, когда я первый захотел пойти осматривать позиции врага. Я ведь, честное слово, не хотел идти войной на Леньку Пискунова. Я его боюсь, этого Леньку Пискунова, а вот первый заорал, что пойду. «Это, наверное, во мне совесть говорит», подумал я. Папа утверждает, что совесть такая вещь, с которой ухо надо держать востро. «Ох, как бы из-за этой совести мне не погибнуть ни за грош ни за копейку!»подумал я.
Воевать с Ленькой Пискуновым! Я его еще и в глаза не вижу, а в животе у меня холодно, словно я съел шесть порций мороженого. «Погубит меня эта совесть!»подумал я, когда мы подходили к дому Леньки Пискунова.
Мы осматриваем позиции врага
Рядом с нашими четырехэтажными домами стоят деревянные, крепкие, большие дома. Мой папа называет их кулацкими хуторами. Один дом похож на теремокна в завитушках, крыльцо в завитушках, на крыше чего-то такое тоже в завитушках, а вокруг домаздоровенный сад. В нем растут сирень, малина, клубника, ранетки; рядом с садом огород. Сад, огород и дом обнесены высоким забором, за которым сидит на цепи лохматый и презлой пес. Это и есть дом Леньки Пискунова.
Тот еще укрепрайон! сказал Илюшка, покачивая головой. Артиллерия нужна!
Ла Рошель! сказал Валерка-Арифметик. Требуется осадная техника
Мы с Генкой Вдовиным ничего не сказалия потому, что думал о Леньке Пискунове, а Генка потому, что искал палочку, чтобы дразнить собаку. Он нашел ее, взял да и просунул в щелочку забора. И тут сразу начался концерт «художественной самодеятельности»пес залаял, захрипел, завизжал колечком по проволоке, налетел на забор так, что доски застонали, потом кто-то (нам из-за забора не виднокто) выбежал на крыльцо и давай кричать, потом еще кто-то, да еще кто-то, а потом послышалось, как шуршат кусты. Это значит, хозяева подумали, что хулиганы забрались в огород и, наверное, воруют огурцы.
Вон как они забегали! презрительно сказал Илюшка. Как ужаленные