Туарег. Золотое проклятие - Иман Кальби

Иман КальбиТуарег. Золотое проклятие

Глава 1

«На первых порах вся онатолько пустота и безмолвие, но это потому, что она не открывается первому встречному. Ведь и в наших краях любая деревушка таит свою жизнь от стороннего глаза. И если не оставить ради нее весь мир, не сжиться с ее исконными обычаями, нравами и распрями, никогда не поймешь, что она для тех, кому онародина». Он знал эти строки-завет великого французского философа Антуана де Сент-Экзюпери наизусть И всегда поражался, как человек из другой культуры, из другого мира, мог так чувствовать Ее Великую, бескрайнюю, загадочную Пустыню Ответ настиг ее многим позже, когда он открыл для себя удивительную истину- на свете были люди, рожденные в разных странах, с разным цветом кожи, менталитетом, с разными судьбами, но все они были при этом объединены в удивительную общность Всех их по какой-то странной, неведомой причине тянула к себе Пустыня Эта общность образовывала между этими людьми магическую, почти сакральную связь Она была сильнее многих условностей. Она была сильнее цивилизационных правил приличия Она просто связывала и все Связывала невидимыми путами раз и навсегда, делая из чужих людей братьев не по крови, но по духу Или повенчанных Повенчанных песками Пеклом Бесконечностью

Таким человеком для него стала Иштар Она ворвалась в его жизнь вихрем песка, шквалом самума, по силе равному цунами на море И когда он смотрел в ее глаза, он знал, что это мактуб, что это судьба, что это его дорога- и ее дорога, переплетенные воедино И пусть эти дороги проходили по хребтам барханов, танцующих по воле ветра и постоянно меняющих свои очертания, он знал, что этот путь будет общим

Знал уже тогда, когда она бросила на него игриво-лукавый взгляд, газуя на своем мотоцикле и оставляя позади в облаке песка. Знал, когда спасал ее от лап похотливых уродов, наслаждающихся ее унижением и красотой невинной плоти в шаге от того, чтобы испачкать, растоптать, порвать Знал, когда погружался в тревожный сон, чувствуя ее запах и тепло за завесой из верблюжьей шкуры, служившей между ними единственной физической преградой Знал, что интерес и судьба приведут ее к нему, заставят прикоснуться к его тлеющей в жажде ее прикосновений коже Знал, когда подминал под себя и делал своей Знал, когда мечтал запрятать свое серебряное сокровище от всех глаз мира в своем доме в оазисе. Знал, когда жадно, до истощения и охрипшего голоса любил ее, ослепленный одной только мыслью о том, что она может принадлежать другому, быть с другим, любить другого Когда туарег любит, он читает стихи на тифинаге (прим. консонантное письмо, используемое для записи берберских языков) своей возлюбленной. И он читал Шептал ей, изможденной, залюбленной, заласканной в его руках после ночи сумасшествия, когда точно знал, что больше никогда ее не отпустит от себя, когда прижимал ее тонкий стан к своему мускулистому телу и чувствовал, как кожа покрывается мурашками от одного только их соприкосновения, когда одевал на ее ногу тот самый браслет Браслет любви, как называла его ее мать В той, другой жизни

Белькасем был уже достаточно взрослым мальчиком, чтобы помнить день, когда мать ушла от отца Это произошло тогда, когда он привел в дом вторую жену Не прошло и пары дней, как он сбежал в пустыню к матери Она вернулась к своему племени, принятая с распростертыми объятиями, как того требовали традиции туарегов. Те никогда и ни при каком раскладе не осуждали женщин, зная, что женское сердце знает лишь одну истину-любовь. Любви оно и верит Женщина туарегов вправе была уйти от мужчины, вернуться в семью, забрать детей

Когда в тот же день к вечеру Кадаф ворвался в лагерь на нескольких внедорожниках в поисках Луньи, разговаривать к нему вышел аменукал, вождь племени.

Уезжай. Здесь больше нет женщины, которая тебе принадлежит

Позовите ее!-кричал он, Лунья!-адресовывал в небо, разрывая его безмятежный покой своим отчаянным криком. Вернись! Ничего не изменилось! Я люблю тебя! Я сделал этот ради нас, чтобы дать вам всем большего! Ты будешь королевой! Моей королевой!

Она не вернулась Она больше ни разу даже не заговорила с ним

Белькасем тоже не хотел, но Лунья требовала обратного

Он твой отец, сынок Мои отношения с ним значения не имеют

Он сделал тебе больно

Нет, мальчик мой Это судьба Твой отец не виноват Так было предначертано

 Ненавижу его! Ненавижу!

Не надо ненавидеть, мой отважный Туарег! Ненависть- глупое чувство Чувство слабых и отчаянных. Тех, кому нечего терять

Как ты можешь так говорить? Ты сама не ненавидишь?

Нет, Белькасем. Мне есть что терять Не хочу терять память о том, что было Я любила И люблю Всегда буду любить, но теперь на расстоянии Но от этого моя любовь не станет меньше

Тогда почему ты не с ним, мама? Он говорил, ты будешь его королевой Что он сделал это для тебя

Я больше никогда не буду его королевой, мой мальчик Кассум Для того, чтобы быть королевой своего мужчины, трона не нужно Достаточно его сердца А сердце твоего отца давно и безвозвратно продано за золото Вот его истинная королева- толстая золотая жила его приисков

И что же дальше?

Дальше мы пойдем по жизни, как пески одного бархана В разные стороны

Он знал, она говорила правду Мама никогда не врала И никогда не показывала свою слабость. Только когда наступала ночь, а он претворялся, что уже давно и глубоко спит, она слегка, до щиколотки, поднимала подол своего платья и трогала пальцами тонкий серебряный браслет на ноге, подарок Кадафа, тихо плача и напевая себе под нос красивую и грустную песню

Спустя годы все, что у него останется от матери- этот самый браслет Спустя годы он выучит тифинаг и сможет прочитать то, что было на нем написано Самое простое признание в любви, которое только может существовать в этом мире Самое красивое признание в любви, которое только может существовать в этом мире Самое искренне признание в любви, которое только может существовать в этом мире

«Ты нужна мне, как вода»

Он закрывает глаза и вспоминает ее последний поцелуй. Нежный, проникновенный, искренний. Ее тихое, на выдохе «спасибо» с чуть приподнятыми уголками пухлых губ. Ее нежное дыхание, свежее, мятное, влекущее своей сладостью В тот момент, когда она повернулась к нему в машине, чтобы попрощаться и пересесть к Мариам, он не понял, что это прощание навсегда И все же в сердце тогда что-то ёкнуло. Он принял это за банальное нежелание отпускать ту, кого его внутренний зверь уже нарек самкой, подальше от себя. А это его душа уже все знала и прощалась с ней Так часто бывает Мы вдруг чувствуем что-то странное, неподвластное нашему пониманию Называем это интуицией Банально, поверхностно А все ведь намного глубже Это наши души отвечают сердечной болью, зная то, что будет неизбежно Предчувствуют, предсказывают, нашептывают нам

Он припарковался у помпезного входа в дом брата. Взял букет с заднего сидения машины. Несколько шагов- и он уже внутри. Многие, кто знают его, почтенно расступаются. Он идет вперед, зная и чувствуя, что сердце сейчас все равно что-то выдаст Выхватывает ее тонкий силуэт. Она в серебряном платье в пол. Все такая же ослепительная. Еще более женственная и влекущая. Платина волос сверкает так, что затмевает солнце

Она немного приподнимается на цыпочках, хоть ее ноги и обхвачены тонкой змейкой серебристых босоножек на каблуках в цвет платья, протягивает свои изящные руки к лицу брата, нежно касается его рта кончиками своих губ и шепчет тихо «спасибо» А его как молнией прошибает Он читает по губам, понимает то, что она говорит, даже на расстоянии И в голове совсем другие кадры- как это она его вот так же касалась, вот так же ему шептала

Пару месяцев назад он бы почувствовал удар Пропустил бы через себя эту боль Словно от клинка кинжала по самую рукоятку А теперь Теперь все равно Теперь на нем снова броня Усмехается сам себе Нет, он больше не позволит этой боли его разрушать Она-лишь мираж Рассеялась с первым ветром, словно никогда и не было Прошло, прошло Еще шаг- и она, должно быть, чувствует на себе его взгляд Мгновение- и их глаза встречаются. И он теперь смотрит на нее так, словно собрал все пренебрежение и равнодушие во всем мире вместе взятые