Мамашу любимого звали прозаично: Татьяной Ивановной. Высокая, не толстая (я в её возрасте буду гораздо толще!), надменное лицо под замысловатой причёской. Яркий макияж, терпкий запах духов. От густого аромата экзотического парфюма голова у меня закружилась и обестолковела. Буду я теперь вести первую беседу вся дура дурой.
Цветочки у Сереги она взяла с очень сдержанной улыбкой. На моё придушенное: «Здравствуйте, мне оч-чень приятно», мадам Соболева снисходительно кивнула эффектной головой. И сделала вялый приглашающий жест: «Прошу!» Восклицательный знак невнятный и сдержанный.
Садитесь, Лика! величественно возгласила мадам Татьяна, попутно разглядывая меня пристально и довольно бесцеремонно. Слышала о вас неоднократно, наконец, могу и познакомиться. Как, кстати, будет ваше полное имя?
И, не давая мне опомниться и ответить, начала предлагать варианты:
Алика? Алина? Гликерия?
Эк, её понесло, сте вредину! Я разозлилась и твёрдо сказала:
Алевтиной нарекли меня при рождении.
Хотела добавить: «и крещении». Но в последний момент передумала.
Ну да, конечно, в те годы модно было называть детей архаичными именами.
На что это она так откровенно намекает? От возросшей злости меня понесло:
Зато у меня имя редкое! позволила я себе указать на затёртость имени Сергей. Только у меня в группе четыре Серёжи.
Мой Соболев заметно поскучнел и принялся с интересом разглядывать собственные ногти. Мамаша его, напротив, улыбнулась, правда, как-то отстранено, будто самой себе. Ещё больше выпрямилась и напряглась, как львица перед прыжком.
А чем занимаются ваши родители?
Мамочка моя, Нина Александровна, успешно трудится сметчиком в строительной фирме. А про папочку я ничего не знаю. Нина Александровна его бросила, когда я была ещё совсем крошкой. И он, по слухам, с горя запил где-то в Саратове. У тётки. У своей, разумеется. Так что я живу с бабушкой Агриппиной: у неё характер помягче, чем у мамочки. И мне, стало быть, с нею удобнее
Я несла весь этот вздор окрепшим звонким голосом, наблюдая за тревожными необратимыми изменениями в лице мамаши Соболевой. На Серёгу было жалко смотреть. Мама Татьяна тоже пожалела родного детку и ласково пропела:
Серёженька, будь добр, завари нам чайку. Пора уже гостью потчевать. Там, в холодильнике французские пирожные.
Когда Серега исчез, я очень ясно почувствовала всей своей периферической нервной системой: надо уходить, а то уже и так много глупостей изложила. Сейчас мне откажут от дома и запретят Соболеву со мной встречаться. Явно пора смываться. Пауза затягивалась, становилась жёсткой, натянутой.
Ой, совсем забыла! Меня же ждут в студии современного бального танца, фальшиво обеспокоилась я. У нас сегодня контрольный просмотр новой программы.
Несу, конечно, чушь. Но танцами реально неплохо бы заняться. У меня должно хорошо получиться
Как жаль, что вы уже уходите! радостно воскликнула провалившаяся кандидатка в мои свекрови.
И тут же завопила в полнейшем восторге:
Сергей! Проводи Лику! Она опаздывает на важное мероприятие. Придется нам с тобой пить чай в тесном семейном кругу.
Насмешливый ветер хлёстко смазал меня по лицу прелым влажным листом. Осень резко переходила в зиму.
Глава вторая. Долгий антракт перед финалом
Два дня я его не видела. Телефон молчал. Сама звонить не стала, не от избытка гордости, а из трусости.
Начались первые зачёты, а я с большим трудом напрягала свою несчастную голову, совсем больную от предчувствия катастрофы. Конца любви, конца надеждывсего того, что так недолго грело мне душу.
Дважды столкнулась с ним: у входа в институт, потом ещёна лестнице. Оба раза он очень спешил и выглядел жутко озабоченно.
Извини, страшно опаздываю! Позвоню обязательно, и добавил, словно оправдываясь: У меня прежде не было такой тяжёлой сессии.
У меня тоже раньше не было. Хотя просто не было никакой.
Несмотря на кошмарные переживания, все экзамены я как-то сдала. Без единого хвоста и всего с одной тройкой по математике.
Сергей ждал меня в холле после финального экзамена с одной розой в блестящей обертке. Мне уже было всё равно. Я устала, измучилась и совсем не знала, о чём с ним говорить. И нужно ли?
Сдала? участливо спросил Соболев. Ну, просто заботливый старший товарищ!
Конечно, спихнула. Большое дело что ли! небрежно сказала я, но голосок мой предательски дрогнул.
Мы постояли молча. Потом Сергей догадался избавиться от цветка, впихнув его мне в руки. Теперь уже я крутила несчастную розу, хрустя оберткой и не зная, куда сунуть свою тяжёлую сумку с книгами. Соболев был просто обязан что-то произнести, чтобы немного разрядить совершенно наэлектризованную атмосферу.
Жизньштука сложная, сказал он, наконец, почти застенчиво. Хотя ты, наверное, это уже слышала.
Он немного подумал и добавил уже более уверенно:
Или читала!
Сами собой у меня наползли крупные, увесистые слёзы. Попыталась зашипеть на них, частенько это помогает. Вышло ещё хуже: слёзы капали, а я хрипло верещала что-то невразумительное, хотя и шёпотом. От огорчения я всхлипнула, получилось: «Хл-рю-у-уп».
Серёга достал ослепительный белоснежный носовой платок, воняющий чем-то изысканным, и протянул мне на вытянутой руке. Заранее, гад, подготовился! От злости я зашипела очень выразительно. Он снова заговорил, не давая мне выругаться как следует:
Ты такая женственная, просто создана для семьи. Твои нежные руки должны ласкать детишек (Боже, сейчас он прослезится!). А я, к сожалению, предназначен для другого Для общественной деятельности, в общем. Жаль будет, если ты потратишь на меня свои лучшие годы.
А если я хочу их потратить? В конце концов, это мои годы!
Этого я не могу допустить, чуть настойчивее заговорил мой любимый. В голосе его мне послышались жестокие нотки.
Я разозлилась, и непослушные до сих пор слёзы сразу присмирели и перестали наворачиваться.
Это ты сам придумал, или тебе мама подсказала?
При чём тут моя мама! рявкнул Серёженька, но явно смутился.
Вот и всё. Больше и говорить не о чем. Даже с парнем расстаться красиво у меня не вышло. Господь, в которого я верила весьма умеренно, заступиться за меня не захотел.
А ветер выл, стонал, всхлипывал. Сурово, осуждающе.
**
Вообще-то я не законченная интеллектуалка, и институт у меня не особенно выдающийся, а весьма практически полезный. Но и Серёга Соболев не великий мыслитель, прямо скажем.
Сессию, вишь ты, дал мне сдать, не расстраивал перед экзаменами, гад. Да лучше бы я завалила эту сессию! Выгнали бы меня культурно из учебного заведения, и рожу его, Серёгину, я больше б не видела.
В тот вечер меня впервые вытряхнуло наизнанку, но я ещё некоторое время надеялась, что это нервное.
У бывшего любимого впереди была карьера, как считала его мамочка. У меня же в перспективепамперсы и кружевные чепчики. Это очевидно. Надо бы поставить Груню в известность.
**
Разбитое сердце я прислонила к лучшей бабушкиной блузке и немедленно обильно оросила её слезами и соплями.
Бабуля, я больше не хочу жить! Всё дерьмо и тоска страшная. К тому же учиться заставляют, безутешно рыдала я в роскошный импортный шёлк. Да ещё и есть хочется, как в аду. А от этого нарастают килограммы жира, и, наверное, поэтому меня Серый бросил. У-у, сволочь! Я так плакала и просила взять меня обратно. А эта скотина Хуже всего, что у него даже другой пассии нет. Он меня просто так бросил, безо всякой замены
Ты, конечно, глупа, как пробка, ласково утешила меня бабушка. Но я тебя всё равно люблю. Иногда Так что марш умываться, пока я тут чай заварю.
В юности была я комсомольской активисткой, начала бабушка глуховатым и тёплым своим голосом. Всегда на виду, всегда в суете. Некогда было ни задуматься, ни найти времени погрустить, поплакать одиноким вечером, как это у молоденьких девушек принято. Или теперь уже не принято?
Что ты, Груня! Мы всё такие же, как и сто лет назад.
Сто, не сто А тогда мне от всех этих забот не то, что домашние задания готовить было некогдасписывала, некогда было влюбиться. Одни активисты вокруг. Карьеристы, чаще всего