Тыты правда убил Эллен?
Что ты, милая, как же красива его умопомрачительная и почти нежная улыбка, это ты ее убила. Ты подсыпала ей яд в чашку, и она умерла.
Нннннетэто было снотворное. Всего лишь маленькая доза.
Это был яд, моя маленькая, он погладил меня по щеке и закутал посильнее в шубу, ты вынесла ей приговор, ведь она отвечала за каждый волосок на твоей голове собственной жизнью. И проотвечалась.
Неееетты не мог, тыже чудовище!
Я попыталась вырваться, но он сдавил мои плечи.
Чудовище у нас ты. Глупое, несуразное, не отвечающее за свои поступки, чудовищетолько от слова Чудо. Потому что ты не страшнаяты до безумия смешная.
И он усмехнулся. Зло, неприятно. Как сам дьявол.
Ты их убил и тебе смешно?
Ужаснулась я.
Ты, а не я. А теперь спектакль окончен. Поехали.
Теперь ты убьешь меня? Не хочу никуда ехать. Не надо, Петр, пожалуйста.
И мои глаза встречаются с его ледяными синими безднами. И я не понимаю, как можно хотеть избавиться от чьей-то власти, мечтать сбежать, мечтать вырваться из плена и в тот же момент быть настолько зависимой, настолько прошитой его дьявольской харизмой, его бешеной властностью и сексуальностью. Висеть на поводке его похоти и жадно смотреть снизу вверх в ожидании ласки.
Поехали!
Скомандовал и затолкал меня в машину.
Не надоя больше не сбегу. Не надо.
Марина. Посмотри на меня. Прекрати истерить. Мы просто уезжаем отсюда.
Схватил меня за лицо и развернул к себе.
Прекрати. Меня это раздражает. Просто успокойся.
Мне так хочется ему поверить, что все позади, и теперь мы вернемся домой. В тот старый особняк. И я забуду обо всех кошмарах, обо всем, что происходило. Но как забыть, если там больше нет Элленнет Гройсмана иЯ снова разрыдалась и вдруг услышала его голос прямо у меня над ухом.
Сними трусы.
Качнула головой, а он с нажимом повторил.
Подними юбку и сними с себя сапоги, колготы и трусы.
Нет.только не здесь и не сейчас. Не после пережитого ужаса, не после всего, что он заставил меня испытать. Но там внизу живота сладко заныло, и нижние губы тут же налились от прилива крови к промежности. Ему каким-то отвратительным образом удавалось заставить мое тело вожделеть, изойтись истомой только от сменившегося тембра голоса.
Снимай. Я ведь еще не закончил тебя наказывать.
И проводит колючей, хвойной веткой по моей щеке. Судорожно сглотнув, я беспрекословно подчиняюсь, расстёгивая сапоги, сбрасывая их с ног и под неумолимым взглядом моего мучителя снимая с себя колготки.
Вкрадчивый голос, достающий до самых кишок, так, чтоб их скрутило в узел, и тут же окаменели соски, потому что этот тон узнаваем, а приказ абсурдно и неуместно пошл. Хвойная ветка колется и скользит по моей шее, по вырезу шерстяного платья.
Подол подняла, ногу поставила на сиденье.
И я не знаю, каким образом у него получается дернуть рубильник внутри меня. Переключить мое истерзанное сознание только на себя, заострить мои эмоции, оголить, как провода. Моя промежность полностью открыта его взгляду, и я знаю, что она сочится влагой и, если он коснется ее пальцамион тоже об этом узнает. Это же мерзко. Я мерзкая. Как я могу? Как? Я же только что рыдала и тряслась от ужаса, я же не хотела, чтоб он меня трогал. Но мое тело думает иначе. Оно не принадлежит мне. Оно принадлежит только ему. И слушается оно тоже только его.
Умелый манипулятор продумал все до мелочей, проиграл каждый аккорд в своем извращенном уме и теперь лишь оттачивал свое мастерство на мне виртуозно, ловко, как настоящий кукловод.
С каждой минутой он делал меня другим человеком, и из этого леса я тоже вышла другойЯ пойму это гораздо позже. Сейчас я слишком многое пережила, сейчас мой адреналин шкалит, я на нем плотно сижу, как на героине, и это Петр меня на него подсадил. Оказывается, наркотики могут носить человеческое имя и изощренно издеваться над своей жертвой, и морально, и физически, обретать плоть.
Я чувствую, как хвоя колет мне кожу через платье, как иголки цепляют соски и заставляют прогнуться в спине. Рывок его сильных пальцев и несколько пуговичек отлетают в сторону, он распахивает мне ворот платья, обнажая заостренные, вытянувшиеся соски. Теперь иголки впиваются в кожу, но вместе с болью по телу разливается сладкая истома, половые губы наливаются и опухают, их чувствительность начинает зашкаливать, и я, кажется, чувствую, как с них стекает вязкая влага.
Страх, боль, возбуждение и наслаждениекакие разные и как близко они ходят друг возле друга, как тесно умеют сплетаться в единое целое.
Иголки впиваются в сам сосок не сильно, но достаточно чувствительно, чтоб я опять взвилась, а ветка, щекоча, поползла вниз по животу и вдруг хлестнула меня по внутренней стороне бедра.
Распахни ноги шире, девочка.
Он ударил, а меня подбросило от перевозбуждения, и я тихо всхлипнула, не отрывая взгляда от его дьявольских глаз. В них Тьма. Такой непроходимый адский мрак, что мне хочется закричать, но я не могу оторваться. Мне нравится вязнуть в этой тьме, ведь он посвятил ее мне. Это по мне так потемнели его синие глаза.
Едва касаясь, провел веткой по промежности, и я застонала, вскрикнула в попытке свести ноги, укололась, вскрикнула еще сильнее и послушно раскрылась больше, задыхаясь, дергаясь в его руках.
Вот такВсегда слушайся меня, Марина, и тогда не будет мучительно больно. Усваивай уроки, а не опытуроки. Опытэто слишком больно, правда? Ты ведь уже знаешь, как это больно? А теперь покричи для меня. Громко, красиво. Ты ведь ужасно хочешь покричать, правда?
Его голос уже трахает мой мозг, уже входит в него мягкими толчками и пульсацией опутывающей паутины грязного вожделения. Ладонь накрывает сочащуюся плоть, и он отвратительно и цинично цокает губами.
Цццкакая текущая, истекающая дырочка, напряженная, опухшая, пульсирующая. Как быстро ты кончишь? Давай сделаем ставки
Его губы близко от моих губ, и он цепляет кончиком языка мою верхнюю губу, но не целует. Мой клитор бешено пульсирует от его слов, от ожидания и предвкушения. Так пульсирует, что кажется, его разорвет.
Если через секунду, то ты выполнишь любое мое желание, а если через две, то я твоеМмм, согласна?
Послушно киваю, как собачонка. Я уже не принадлежу себе. Меня колотит, меня подбрасывает от невероятного и дикого возбуждения, от самой первобытной и обнаженной похоти. Я хочу кончить. И мне все равно, кто выиграет и проиграет. Мне кажется, что, когда я кончу, мне станет легче.
На что ты согласна? Скажи, я согласна, чтобы ты трахал меня, как хочешь, Петр. Согласна, чтоб драл меня, наказывал.
Да.
Не да. А скажи словами. Давайне зли меня, а говори. Я хочу услышать от тебя.
Дразнит, поглаживая только половые губы, не касаясь больше нигде. Это не просто пытка. Это самое извращенное и утончённое издевательство, обостренное всплеском адреналина. Мне нужно больше. Мне нужно больше прямо сейчас или я умру.
Трахни меня, как хочешь, Петр.
Жалобно умоляю и подаюсь вперед бедрами, чтобы самой потереться о его руку.
Я хочу кончить для тебя, как сука.
Я хочу кончить, буквально рыдая.
Кончить, как твоя сука.
Раздвинул плоть, обнажая острый узелок, обожжённый струей воздуха и готовый разорваться от возбуждения.
Кончить, как твоя сука.
Легкий удар хвоей по промежности, и иголки цепляют клитор, я сорвана в пропасть, я скользнула по точке невозврата, как по лезвию бритвы, и полетела в бездну. Ощутила, как пальцы надавили на сотрясающийся в спазмах клитор, усиливая наслаждения, как сразу же следом вторглись в мое тело быстрыми, ритмичными толчками, массируя влагалище изнутри, царапая и ввинчиваясь где-то в какой-то неумолимо невыносимой точке. Так, что меня извивает и изгибает. Я сочусь и теку на его руку, я шлепаю и хлюпаю, истекая соками. Это пошло и прекрасноА еще это страшно. Он трахает меня пальцами так быстро, что у меня сыплются искры из глаз, и я кончаю снова. Кажется, я кричу, потому что он зажимает мне рот ладонью так сильно, что я впиваюсь зубами в мякоть его кожи. Во мне три или четыре пальца, я натянута на них, как перчатка, до самого пределамне хочется увернуться, и в то же время я извиваюсь и дергаюсь, как похотливая самка, пока не падаю, обессилев на сиденье, закатив глаза, стиснув коленями его руку. Опустошенная и совершенно выпотрошенная, обескровленная этими оргазмами. Убитая имипотому что ненавижу себя за них, потому что мои руки все еще исколоты хвоей, потому что на моих пальцах клей а на холмах лежат венки. Потому что этот человек убил людей. Он жуткий я не должна с ним быть. Не должна хотеть этого маньяка. Не должна с ним кончать. Не должна мечтать о его вздыбленном члене, блестящем, таком мощном и огромном с крупной красной головкой, которая по объему чуть больше самого члена, со стволом, увитым выпуклыми венами, и тяжелой, тугой мошонкой. Я помню, какой он на вкус. Я хочу стоять на коленях и лизать его там, хочу глотать его плотьхочу, чтобы потом она вонзилась в мое тело.