Очередная арабская веснаСоциальные противоречия, недовольство властью, религиозные конфликты все это в одночасье прорвало плотину действовавшего на Ближнем Востоке уже не одно десятилетие статуса -кво. Целая плеяда стран опять, как много лет назад, были охвачены революционной горячкой с разной степенью интенсивности вооруженных действий. Для этих государств и проживающих в них людей эта арабская весна стала трагедией, а для нас, журналистов, неиссякаемым кладезем тем и информации для самопиара. Сколько новых имен заняли свое место на журналистском пьедестале благодаря молниеносному реагированию на происходившее. Да кого только здесь не было штатные корреспонденты, стрингеры, блогеры, гонзожурналисты. Параллельно с традиционной войной, на Ближнем Востоке шла более изощренная и противоречивая война информационная. Когда в марте 2031 года арабская весна началась и в Сирии, я поняла, что это мой лотерейный билет
Глава 2
Послушайте, я устала с тяжестью прошептала девушка, обхватив голову руками, не знаю, зачем я вообще все это рассказываю Бред какой -то
Она пробубнила последние слова себе под нос и уже было встала, чтобы выбежать прочь из кабинета, как она делала уже множество раз, но доктор была решительна в своем настрое. Только- только что- то начало получаться
Подождите, несвойственно громко произнесла Анна Петровна, Вы не должны уходить сейчас, Влада! Расскажите мне все! Обязательно расскажите! Если Вы устали, мы можем продолжить завтра Но если есть силы
Девушка колебалась, стоя в дверяхВоспоминания терзали ее, но в то же время лились бальзамом на ее душевные раны. Рассказ обо всем, «с нуля», словно переносил ее обратно. Переносил в то время, которое она потеряла безвозвратно Влада впервые почувствовала какую- то легкость Нет- нет, боль оставалась, она давила на нее, словно мешок булыжников на грудь утопленника, но вместе с тем, появилось какое- то странное ощущение катарсиса, очищения, освобождения Словно долго зревший и болевший гнойник прорвалсяВсе равно болит и краснеет, но уже не так
Я смогла уговорить начальство отправить меня в Дамаск в составе группы журналистов тем августом 2031 года. Мы не были командой, у каждого из нас был свой план, как выпустить лучший материал и получить больше всего карьерных бонусов и денег. Мне помогло то, что я хорошо владела сирийским диалектом арабского языка благодаря стажировке и разбиралась в ситуации в стране. На момент приезда туда у меня уже были друзья еще со студенческих лет, поэтому дело у меня пошло. Я оказалась эффективной, много писала, много куда была вхожа. В итоге вместо двух недель, на которые нас отправили, меня решили продлить на три месяца, формально занять вакантный на тот момент пост постоянного корреспондента информационного агентства «Эра». За его же счет мне сняли милую небольшую квартирку в приятном христианском районе Кусур в центре Дамаска. Я имела изрядную долю свободы, но, конечно, эта свобода резко ограничивалась установленными официальными властями рамками для всех без исключения журналистов. В отличие от стрингеров и блогеров, я не могла, да и не хотела рисковать, нарушая их запреты на перемещения по стране или несанкционированный сбор информации. Здравый смысл был при мне, но сами понимаете, в таких условиях, на фоне более «горячих» репортажей коллег из телеков, как мы в своей среде называли телевизионных корреспондентов, и «свободных поэтов», которые работали за свой счет, но имели возможность продавать материал любому СМИ, моя значимость как журналиста уверенно падала к нулевой отметке. Мне срочно нужна была сенсация, но не путем риска для жизни и для репутации агентства. С утра до ночи я судорожно перебирала темы, сюжеты, возможные интервью с представителями режима, но все это не находило отклика у руководства в Москве. Все мои идеи отвергались все с большим градусом раздражения и недовольства моей работой. Нужно было что- то делать.
Эта идея пришла ко мне спонтанно. На одном мероприятии, совершенно тупом, честно говоря. В очередной раз в поисках тем я поперлась на концерт в Дом Оперы. Я даже не помню, что это было Какие- то дети устроили показательное выступление в честь отбывающих на фронт военных дико политизировано и примитивизировано, как это обычно бывает со всем, что связано с официальной пропагандой и детской самодеятельностью.
Там, в фойе, я и увидела Его. Даже не увидела, нет. Помню, как сердце ушло в пятки, когда к прозрачным дверям ярко залитого солнцем зала подъехали три шикарные машины и из центральной двери легкой походкой выпорхнул Он. Высокий, уверенный в себе, расслабленный, невыносимо красивый темно- пепельные густые непослушные волосы, светлая кожа, легкая щетина, голубые глаза. Он был в джинсах, расстегнутой небрежно на шее темной рубашке и пиджаке в стиле кэжуал. Такой, непринужденный красавец, смотревший на всех одновременно и добродушно, и снисходительно, потому что понимал с детства равных нет и не было. Не от кого ждать конкуренции. Его охранники вмиг собрали вокруг него невидимый щит недоступности, хотя он со всеми был максимально приветлив.
В тот день я в числе еще сотни других гостей этого нелепого мероприятия смотрела на его истинную звезду. Именно на него пришли поглазеть все эти люди, как бы умилительно маленькие детишки ни пели патриотические песенки о Сирии, на Него самого популярного и желанного мужчину в сирийском правящем классе, неофициальное лицо режима, одного из самых влиятельных его теневых руководителей, самых амбициозных и перспективных. Тридцатилетний красавец, он не сходил ни с местных, ни с западных таблоидов. СМИ его любили и ненавидели, потому что именно он с легкостью ими дирижировал, как хотел, являясь негласным руководителем сирийской пропаганды, одним из авторов и хранителей его идеологии. И при этом ни одного интервью, ни одного слова прессе. И если и был в Сирии человек, более обожаемый или ненавидимый, чем Президент, то это был его неофициальный родной племянник Васель Увейдат. Я смотрела на него и понимала вот Он нужен мне для интервью. Смогу его получить выиграю джек пот.
Меня он даже не заметил, конечно. Быстро проследовал с организатором этого глупого торжества в зал. Да и чего я ждала? Знаете, когда видишь таких мужчин, невольно хочется, чтобы они пробежали по тебе хотя бы легкой, небрежной улыбкой. О таком обычно помнят годами. Это то, что тешит женское эго. Ради чего мы красимся, одеваемся и прихорашиваемся, кто бы что ни заливал, что делается это исключительно для себя.
Влада задумалась, машинально поправила волосы, словно прихорашиваясь, словно действительно воспоминания переносили ее в тот день и в тот зал.
Не то, чтобы я была в себе не уверена. Но мою привлекательность нельзя назвать шокирующей, зачаровывающей Я достаточно объективна и критична сама к себе.
Доктор не стала ее перебивать, задумалась над ее утверждением. Вроде бы, действительно, Влада относилась скорее к тому типажу женщин, которые влюбляли в себя при более близком знакомстве. Тогда, когда открывался их шарм, очарование, внутренняя харизма и природная сексуальность, заложенная в генетическом коде Но вот можно ли было так влюбиться в нее с первого взгляда, да еще на отдалении? Смотря на бледную, осунувшуюся от депрессии девушку, поверить в это было трудно. Но умудренная опытом доктор как женщина все- таки понимала, во Владе было главное порода. Даже в этом дурацком больничном халате, без макияжа, с собранными волосами, она все равно приковывала к себе внимание. Стройная, даже худощавая. В то же время, очень женственная. Томные светло- карие глаза, на солнце светящиеся янтарем, пухлые губы, очень редкого медового оттенка натуральные волосы
Влада тоже молчала, вспоминая ту себя. В последние недели она редко смотрелась в зеркало. Не хотела, боялась, незачем. В ее восприятии она была все еще в том образе себя самой. Она мало красилась Пудра. Бесцветный блеск для губ Исключением были глаза. Она всегда их подводила черным. Так ей еще в 17 лет посоветовала тетка. Бэлла Константиновна знала толк в красоте. В своих шестьдесят она могла дать фору многим сорокалетним. Она сказала, что это еще больше подчеркивает «янтарь» ее глаз. В Москве ее макияж «смоки айс» часто относили к увлечению восточной культурой, но познакомившись с арабским миром в реальности, она поняла, что ее мейк ап был несоизмеримо более легким, чем у арабок. Те обычно мазали глаза несколькими слоями сурьмы, обрамляя их обильным количеством теней и туши. Со временем она даже пришла к выводу, что ее макияж скорее не метод привлечь внимание, а способ защитить себя Эта мысль посетила Владу после того, как она прочитала, что на древнем Востоке, в частности, в Месопотамии или Египте, все мужчины и женщины для защиты от злых духов и сглаза обводили свои глаза черным цветомНо Владу от злых духов такой прием так и не защитил