Однако Вася пожал плечами и засмеялся.
Why children? возразил он. They are grown up enough. They already have passports, they can choose and decide for themselves. Do you have a passport? Yes. You are already fifteen years old, arent you? Do you still consider yourself a child?
Аня покраснела и смутилась.
Васяконечно же, случайно! попал в самое больное место.
Когда Ане было восемь лет, она заболела какой-то редкой и опасной болезнью позвоночника. Павел Николаевич был очень богат и мог ее отправить в любую самую современную клинику Европы и Америки. Или, к примеру, в Китай, где ее обещали поставить на ноги буквально за два летних месяца. Но дело в том, что сам Павел Николаевич в детстве, ровно в том самом возрасте, переболел той же самой болезнью. И лечили его тогда по старинке: почти два года он пролежал неподвижно в гипсовом панцире в детском санатории Анапы. А с тех пор и думать забыл об этом несчастье и потому решил, что дочь свою любимую будет лечить точно так же, надежным дедовским способом, только не в Анапе, а в Швейцарии, в горном санатории. Сказаносделано. К десяти с половиной годам Анечка была совсем здорова, но в школу идти наотрез отказалась: как же это я приду во второй класс, рыдала она горько и безутешно, если буду на два года всех старше? Тут надо объяснить, что с экстернатом у них не получилось: среди русских учителей не нашлось охотников ездить к Анечке в Швейцарию даже за деньги Павла Николаевича. Да и сама Анечка не очень любила листать учебники. Ей больше нравилось смотреть в окно, слушать музыку и размышлять.
Что было делать? Павел Николаевич поступил просто и решительно, как он поступал всегда. Он переделал все документы своей дочери, сделал ее на два года моложе и переехал с семьей из Петербурга в Москву. Так что Анечка пошла во второй класс самой лучшей московской школы в том же самом восьмилетнем возрасте. Она даже научилась чувствовать себя на эти минус два года. Первое время ей это было нетрудноона сама себе объясняла, что время, проведенное в санатории, как будто бы не считается. В четырнадцать лет она легко чувствовала себя двенадцатилетней, в пятнадцатьболее или менее могла согласиться на тринадцать, но в почти взрослые семнадцать быть пятнадцатилетней девочкой оказалось уже непросто. Хотя она была маленькая, тоненькая, хрупкая, совсем не похожая на своих рослых одноклассниц.
Тем более что Вася ей очень нравился, и было страшно предположить, что он узнает всю правду. Особенно сейчас. Вот года через два, когда ему самому будет семнадцать, ему, наверное, даже понравится дружба с девушкой немного старше, а значит, умнее, опытнее и вообще взрослее. А покатс-с!
Поэтому Аня ответила слегка невпопад:
Hush! What do you mean? Here I am, in full view. Everyone knows me, I have no secrets. But he? He is a scoundrel. Not only a political criminal, but also an ordinary thief! Public enemy and the marionette of the West.
Сказала, как приговор огласила.
What a virulent assail, вздохнул Вася.
Он умел говорить на том изысканном, чуточку старомодном английском языке, которому учили в гимназии имени Бернарда Шоу. Гимназия 12, «двенашка», как звали ее ребята не только в самой школе, но и по всей Москве, была одной из первых и лучших английских школ города. Располагалась она в старом здании в Малом Трофимовском переулке, в ближнем Замоскворечье. История ее была особой гордостью учителей и ребят. Когда-то, чуть ли не полтораста лет назад, здесь было Императорское землемерное училище, потомзнаменитая частная гимназия Крейцмана, потомсоветская трудовая школа 12, которой в 1931 году после визита знаменитого ирландца в СССР присвоили имя Бернарда Шоу. Поскольку он побывал именно в этой школе и оставил свой портрет с автографом, который так и висит в кабинете директора. Вот с тех самых пор в «двенашке» учились в основном непростые ребятасыновья и внуки главных советских начальников, а также академиков, писателей и артистов. Традиция сохранилась до сегодняшнего дня, только к большому начальству и знаменитой интеллигенции прибавился крупный бизнес.
* * *
Пока Аня и Вася спорили, хвастаясь друг перед дружкой своим brilliant English, где-то вдалеке то и дело звонил нежный дверной колокольчик, и огромная комната постепенно наполнялась гостями. Вновь пришедшие здоровались с Аней и тут же отходили в сторону, садились на диваны и кресла, начинали болтать. На столе стояли легкие закуски: фрукты и сыры. Горничная внесла поднос с шампанским в узких бокалах.
Детское? сморщил нос Федя Дорохов. Безалкогольное?
А ты хотел, чтоб моего папу посадили за спаивание несовершеннолетних? засмеялась Аня.
Остальные тоже засмеялись. Пришли уже почти все: и двоюродные сестрички Наташа и Соня Батайцевы, обе черноволосые и глазастые, и Коля Дончаков, влюбленный в Соню, и слегка толстоватая красавица Леля Абрикосова, и ее брат-близнец Толя, и нелепая Полина, которая все время громко рассказывала длинные анекдоты из интернета, на ходу все забывая, путаясь в подробностях и обиженно крича: «Дайте же дорассказать! Там сейчас будет очень смешно!», и длинный умный Андрей Лубоцкий, и его верная крохотулька Лиза Дейнен, похожая на белочку. Ну и Петя Безносов, который один бокал с «детским» шампанским сразу вывернул на пол, а другим поперхнулся и долго кашлял и просил Дорохова стукнуть его по спине.
Всего было человек пятнадцатьклассы в «двенашке» были маленькие.
Тост, тост! закричали все.
Итак! сказала Аня Шергина, поднимая бокал. Все готовы?
Но тут у Пети Безносова громко зазвонил его дурацкий кнопочный мобильник.
Он долго вытаскивал его из правого кармана левой рукой, потому что в правой руке у него был бокал и он не мог догадаться переложить его из руки в руку или поставить на подоконник. Наконец вытащил и, конечно же, уронил на пол. Крышка отлетела, выскочила батарейка. Федька Дороховну просто как нянькатут же подбежал к нему, и они вдвоем вставили батарейку на место. Нажали на перезагрузку. Запела мелодия «нокии».
Нормуль, сказал Дорохов.
Ну, теперь можно? насмешливо спросила Аня, наблюдая эту сцену.
Да, да, извини! смутился Петя.
Пожалуйста! засмеялась Аня, и все подхватили. Ну, итак, мои дорогие!
Все подняли бокалы.
Петькин телефон зазвонил снова.
Извини еще раз! пробормотал он и ответил: Да? Алё! Да, я Здравствуйте. Кто? Оля? А это обязательно? Как? А Катя тоже? А, да, да. Извините. Сейчас Он повернулся к Ане. Какой твой точный адрес? Как сюда лучше заехать, с Ордынки или с Полянки?
А это еще зачем? возмутилась она. Кому это я должна давать наш точный адрес?
Оля Мамонова и Катя Мамонова, машинально ответил Петя. Ну, ты их не знаешь, ладно и заговорил в телефон: Тогда я лучше выйду сам. На улицу. На угол Полянки. Ага.
Он нажал отбой.
Извини, обратился он к Ане. В третий раз извини! и неловко захихикал. Мне надо срочно линять. Они уже тут.
Звучит угрожающе! «Они уже тут!» Кто «они»? усмехнулась Леля Абрикосова.
Сестрички Мамоновы, объяснил Петя. Мои двоюродные.
Красивые? тут же встрял Толя Абрикосов.
Очень миленькие, но совсем старенькие, вмешался Федя Дорохов. Я их с Петькой видел. Им уже по двадцать два точно. А то и больше. Петька, что случилось?
Пока не говорят, сказал Петя, двигаясь к выходу. Но как-то волнуются.
Ну, счастливо! раздраженно бросила Аня ему вслед и, выждав недолго, обратилась к Феде: Ты-то хоть расскажи, в чем дело?
Хэ зэ, махнул рукой Федя. Какие-то семейные скандалы, откуда мне знать Ну, где твой тост?
Итак, мои дорогие, в третий раз, слегка обиженно сказала Аня. Друзья! Ребята! Эй! Все сюда! Давайте за нашу школу, за наш класс, за нас! Ура!
Все потянулись чокаться.
Через два месяца мы снова все встретимся! Ура! До дна!
Не все, качнул головой Лубоцкий.
Это еще что?
Уезжаю, объяснил он. Переезжаю, в смысле. И не я один. Вот Федька тоже. И Лиза. И Безнос. И они тоже, он показал на Батайцевых.
Вы что? Так это же Это же нашего класса больше не будет? изумилась Леля Абрикосова. Вы что, совсем уже? Зачем?
Не зачем, а почему, сказал Лубоцкий. Потому что мы все живем в Калачёвском квартале. А Калачёвский квартал сносят. Буквально совсем скоро. Потому что на этом месте будет, и тут он закашлялся, будет что-то большое-пребольшое.