Эрих Мария Ремарк - Эрих Мария Ремарк: Возвращение стр 11.

Шрифт
Фон

 Тоже там побывали,  следует лаконичный ответ Вилли.  Ну, значит, прощай!

Он надевает ранец и поднимает винтовку. Мы трогаемся в путь. Когда Людвиг проходит мимо унтер-офицера с красной нарукавной повязкой, тот берет под козырек, и нам ясно, что он хочет этим сказать: отдаю честь не мундиру и не войне, я приветствую товарища-фронтовика.

Вилли живет ближе всех. Растроганно кивает он в сторону маленького домика:

 Привет тебе, старая развалина! Пора и в запас, на отдых!

Мы останавливаемся, собираясь прощаться. Но Вилли протестует.

 Сперва Людвига доставим домой,  заявляет он воинственно.  Картофельный салат и мамашины нотации от меня не убегут.

По дороге еще раз останавливаемся и по мере возможности приводим себя в порядок,  не хочется, чтобы домашние видели, что мы прямо из драки. Я вытираю Людвигу лицо, перематываю ему повязку так, чтобы скрыть вымазанные кровью места, а то мать его может испугаться. Потом-то ему все равно придется пойти в лазарет.

Без новых помех доводим Людвига до дому. Вид у Людвига все еще измученный.

 Да ты плюнь на всю эту историю,  говорю я и протягиваю ему руку.

Вилли обнимает его своей огромной лапищей за плечи:

 Со всеми может случиться, старина. Если бы не твоя рана, ты изрубил бы их, как капусту.

Людвиг, молча кивнув нам, открывает входную дверь. Опасаясь, хватит ли у него сил дойти, мы ждем, пока он поднимается по лестнице. Он уже почти наверху, но вдруг Вилли осеняет какая-то мысль.

 В другой раз, Людвиг, бей сразу ногой,  напутствует он его, задрав голову кверху,  ногой, ногой! Ни за что не подпускай к себе!  и, удовлетворенный, захлопывает дверь.

 Дорого бы я дал, чтобы знать, почему он так угнетен в последнее время,  говорю я.

Вилли почесывает затылок.

 Все из-за поноса,  отвечает он.  Иначе он бы Помнишь, как он прикончил танк под Биксшотом? Один-одинешенек! Не так-то просто, брат.

Он поправляет ранец на спине:

 Ну, Эрнст, будь здоров! Пойду погляжу, каково это жилось семейству Хомайеров за последние полгода. Трогательные разговоры, по моим расчетам, займут не больше часа, а потом пойдет педагогика.

Моя мамашао, брат! Вот был бы фельдфебель! Золотое сердце у старушки, но оправа гранитная! Я остаюсь один, и мир сразу преображается. В ушах шумит, словно под камнями мостовой несется поток, и я ничего вокруг себя не слышу и не вижу, пока не дохожу до нашего дома. Медленно поднимаюсь по лестнице. Над нашей дверью красуется надпись: «Добро пожаловать», а сбоку торчит букет цветов. Родные увидали меня издали, и все вышли встречать. Мать стоит впереди, на самой площадке, за ней отец, сестры В открытую дверь видна наша столовая, накрытый стол. Все очень торжественно.

 К чему эти глупости?  говорю я.  Цветы и все прочее Зачем? Не так уж важно, что Что ты плачешь, мама? Я ведь здесь, и война кончилась Чего же плакать

И только потом чувствую, что сам глотаю соленые слезы.

II

Мы поужинали картофельными оладьями с колбасой и яйцамичудесное блюдо! Яиц я почти два года и в глаза не видел, а о картофельных оладьяхговорить нечего.

Сытые и довольные, сидим мы вокруг стола в нашей столовой и попиваем желудевый кофе с сахарином. Горит лампа, поет канарейка, даже печь натоплена. Волк лежит под столом и спит. Так хорошо, что лучше быть не может.

 Ну, Эрнст, расскажи, где ты бывал, что видел?  спрашивает отец.

 Что видел?  повторяю я, подумав.  Да что, в сущности, я мог видеть? Ведь все время воевали. Что ж там было видеть?

Как ни ломаю голову, ничего путного не приходит на ум. О фронтовых делах со штатскими, естественно, говорить не станешь, а другого я ничего не знаю.

 У вас-то здесь наверняка гораздо больше новостей,  говорю я в свое оправдание.

О да, новостей немало. Сестры рассказывают, как они ездили в деревню раздобывать продукты для сегодняшнего ужина. Дважды у них все отбирали на вокзале жандармы. На третий раз они зашили яйца в подкладку пальто, картофель спрятали в сумки, подвешенные под юбками, а колбасу заткнули за блузки. Так и проскочили.

Я слушаю их не очень внимательно. Они выросли с тех пор, как я видел их в последний раз. Возможно, что я тогда попросту ничего не замечал, но тем сильнее это бросается в глаза теперь. Ильзе, вероятно, уже перевалило за семнадцать. Как время летит!

 Слышал, советник Плайстер умер?  спрашивает отец.

Я отрицательно качаю головой:

 Нет, не слыхал. Когда?

 В июле. Числа двадцатого.

На печке запевает чайник. Я перебираю бахрому скатерти. Так, так, в июле, думаю я, в июле; за последние пять дней июля мы потеряли тридцать шесть человек. Я с трудом мог бы назвать теперь имена троих из этих тридцати шести, так много погибло после них.

 А что с ним было?  вяло спрашиваю я, отяжелев от непривычного тепла.  Осколком или пулей?

 Да что ты, Эрнст,  удивляется отец моему вопросу,  он ведь не солдат! У него было воспаление легких.

 Ах, да!  говорю я, выпрямляясь на своем стуле.  Бывает еще и такое.

Они рассказывают обо всем, что произошло со времени моей последней побывки. Голодные женщины до полусмерти избили хозяина мясной на углу. Как-то, в конце августа, на семью выдали по целому фунту рыбы. У доктора Кнотта украли собаку и, верно, пустили ее на мыло. Фройляйн Ментруп родила ребеночка. Картофель опять вздорожал. На будущей неделе на бойне, говорят, будут выдавать кости. Вторая дочь тети Греты в прошлом месяце вышла замуж, ипредставь!  за ротмистра

По стеклам окон стучит дождь. Я поеживаюсь. Как странно сидеть в комнате. Странно быть дома

Сестра вдруг умолкает.

 Ты совсем не слушаешь, Эрнст,  удивленно говорит она.

 Да нет же, слушаю,  уверяю я ее и изо всех сил стараюсь взять себя в руки.  За ротмистра, ну да, она вышла замуж за ротмистра.

 Да, понимаешь, как ей повезло!  живо продолжает сестра.  А ведь у нее все лицо в веснушках. Что ты на это скажешь?

Что мне сказать? Если шрапнель попадает в голову ротмистра, то ротмистр точно так же испустит дух, как и всякий другой смертный.

Родные продолжают болтать, но я никак не могу собрать своих мыслей: они все время разбредаются.

Встаю и подхожу к окну. На веревке висит пара кальсон. Серея в сумерках, они будто лениво покачиваются. Брезжит белесоватая мгла раннего вечера. И вдруг передо мной, призрачно и отдаленно, встает другая картина. Покачивающееся на ветру белье, одинокая губная гармоника в вечерний час, ночной поход Трупы негров в выцветших голубых шинелях; губы убитых растрескались, глаза налиты кровью Газ. На миг все это четко возникает передо мной, потом, всколыхнувшись, исчезает, и опять покачиваются на веревке кальсоны, брезжит белесоватая мгла, и опять я ощущаю за спиной комнату, и родных, и тепло, и надежные стены.

Все это уже прошлое, думаю я с облегчением и быстро отворачиваюсь от окна.

 Что с тобой, Эрнст?  спрашивает отец.  Ты и четверти часа не посидишь на месте.

 Это, наверное, от усталости,  полагает мать.

 Нет,  говорю я в каком-то смятении и стараюсь разобраться в себе,  нет, не то. Но я, кажется, действительно, не могу долго усидеть на стуле. На фронте у нас не было стульев, мы валялись где попало. Я просто отвык.

 Странно,  говорит отец.

Я пожимаю плечами. Мать улыбается.

 Ты еще не был у себя в комнате?  спрашивает она.

 Нет,  говорю я и отправляюсь к себе.

Я открываю дверь. От знакомого запаха невидимых в темноте книг у меня бьется сердце. Нетерпеливо включаю свет. Затем оглядываюсь.

 Все осталось как было,  говорит за моей спиной сестра.

 Да, да,  отвечаю я, лишь бы отделаться: мне хочется побыть одному.

Но все уже здесь. Они стоят в дверях и ободряюще поглядывают на меня. Я сажусь в кресло и кладу руки на стол. Какой он удивительно гладкий и прохладный! Да, все на старом месте. Вот и пресс-папье из коричневого мрамораподарок Карла Фогта. Оно стоит на своем месте, между компасом и чернильницей. А Карл Фогт убит на Кеммельских высотах.

 Тебе разонравилась твоя комната?  спрашивает сестра.

 Нет, почему же?  нерешительно говорю я.  Но она какая-то маленькая

Отец смеется:

 Какая была.

 Конечно,  говорю я,  но почему-то мне казалось, что она гораздо просторней.

 Ты так давно не был здесь, Эрнст!  говорит мать. Я молча киваю.  На кровать, пожалуйста, не смотри. Я еще не сменила белья.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке