Трудно описать воздействие, которое оказала на меня эта улыбка. Меня бросало то в жар, то в холод. Кожа на обнаженной груди покрылась мурашками. Я осторожно шагнул к Клаудии, она же резким движением смахнула со стола бумаги и перевернулась на спину. Глядя на меня сквозь завесу ресниц, продолжала улыбаться. Мягкое шелковое платье сдвинулось, обнажив бедро до тонкой полоски трусиков. Я провел ладонью по нежной коже, продвигаясь туда, где виднелась заветная полоска. Хотелось почувствовать жар ее тела, ее влажность. При мысли об этом в паху зудело до боли.
Она усмехнулась и дернулась, сбрасывая мою руку. Повела плечом, отчего бретелька платья соскользнула с плеча. Я опустил ее еще ниже, позволяя одной из грудей выскользнуть из плена декольте. Бюстгальтера на ней не былово рту пересохло. Я, тяжело дыша, сжимал великолепную окружность, о которой не смел даже мечтать. Осторожно, словно смакуя самую изысканную сладость, коснулся языком соска. Клаудия задышала чаще и подалась ко мне. Я продолжал облизывать ее сосок, посасывать, пока она не отвела мою голову и не впилась в мои губы. Какие же они сладкие, словно спелая земляника. Я не мог оторваться от них, словно пчела, пьющая нектар из цветка. Ее язык встретился с моим, пощекотал, скользнул внутрь. Она мягко привлекла меня, затем заставила опуститься на спину.
Оторвавшись от моего рта, заскользила по шее вниз, проводя влажную дорожку по телу. Оно же трепетало от наплыва ощущений. Они усиливались вдвое от того, что все это проделывала женщина, ради которой я мог убить. Клаудия задержалась у моих бедер, подняла голову и облизнулась. Мое сердце ухнуло вниз, я не смел даже надеяться на то, что она собралась делать дальше. Шаловливый язычок коснулся головки члена, провел по ней. Я едва сдержал крик, до крови закусил губу. Только бы не кончить прямо сейчас. Я уже на грани! Ее губы обвили мой член, я оказался в горячей глубине ее рта. Она задвигалась, имитируя половой акт, и я почувствовал, что больше не могу. Струя спермы брызнула ей в рот.
Она отстранилась, затем начала снова возбуждать меня легкими касаниями и посасываниями. На этот раз я смог удержаться до того момента, когда Клаудия оседлала меня. Я сжимал ее обнаженные груди, мои руки скользили по талии. Такой тонкой, что, казалось, малейшее неосторожное движение может ее переломить, как тростинку. Она была великолепна. Вновь и вновь насаживая меня на себя, она издавала гортанные стоны, возбуждающие больше самого сильного афродизиака.
Когда все закончилось и я излился в нее, стремясь заполнить до глубины ее естества, она обмякла на моей груди. Я вдыхал терпкий запах ее кожи, смешанный с изысканными духами. Ее волосы пахли так восхитительно, как ни одни цветы в мире. Я запустил в них пальцы, перебирая атласные черные пряди. Не соображая, что говорю, прошелестел в маленькое розовое ушко:
Я люблю тебя
Она отпрянула от меня так, будто я ударил ее. Наши тела все еще были сплетены, я находился в ней, чувствовал ее пульсирующее естество, но Заглянув в глаза этой женщины, осознал, насколько велика пропасть между нами. Она поднялась и соскользнула со стола, привела в порядок платье и прическу. Я не смел даже шелохнуться, лежа перед ней полностью обнаженный. Не только телом, но и душой. Ждал ее слов, как приговора. Но она не сказала ничего. Даже не посмотрела на меня, когда уходила. Только достала из сумочки связку ключей и швырнула на пороге.
Лучше бы ударила, избила до полусмерти, истерзала ножом. Несколько минут я продолжал лежать, пока не почувствовал, как тело колотит в ознобе. С трудом поднялся и неуклюже натянул одежду. Выключил лампу и закрыл за собой дверь, провернул ключ в замке. Все делал механически, словно робот. Что я сделал не так? Что я сказал не так? Почему мое робкое признание, свидетельство безумного поклонения ей, вызвало такую реакцию?
Я не мог найти ответа. Эта женщина непостижима и изменчива, как море. В одну минуту ласковое и теплое, в другую жестокое и смертоносное. Знал одноэтот вечер навсегда изменил мою жизнь. Я больше не смогу наблюдать за ней лишь издали. После того, как она была моей, это будет подобно пытке. С грустью сознавал, что моей было лишь ее тело. Не душа. Душа ее спрятана за семью замками, отворить которые я не в силах.
Я не вернулся в кафе. После того, что произошло, не смогу находиться там и делать вид, что ничего не было. Видеть жадные руки, хватающие ее, прижимающие к себе, видеть ее улыбки, обращенные к другим. Она моя. Эта женщина создана для меня. В полной мере я осознал это только сейчас. Без нее жизнь не имеет смысла.
На следующий день я явился на работу одним из первых. Сидя за рабочим столом, не сводил глаз с двери ее кабинета. Поневоле память подсовывала волнующие картины, связанные с этим местом, и я снова чувствовал возбуждение. Верочка, зевающая и помятая, делилась впечатлениями вчерашнего вечера. Я вяло поддакивал и желал одного: пусть она заткнется. Почти не слушал ее слов, пока она с плохо скрытой завистью не обронила:
А Клаудия-то наша какова?
Я перевел на нее взгляд, до этого буравивший дверь, виднеющуюся в коридоре. С трудом сдерживая волнение, хрипло пробормотал:
Что Клаудия?
Как с цепи сорвалась. Налакалась, как сапожник, представляешь. Даже стриптиз устроила
Что?
Кровь бросилась мне в голову, я рванул ворот рубашкизвякнула оторвавшаяся пуговица и забарабанила по столу.
Эй, ты чего, Миш? Плохо тебе, что ли?
Несколько раз жадно глотнув воздух, я немного овладел собой.
И что же было дальше?
А ничего. Главный наш ее со сцены стащил и увел с собой.
Главный? Он был там?
Уже к концу пришел. Тебя тогда вроде уже не было.Она неуверенно наморщила длинноватый нос.Думаю, всыпал ей по пятое число, чтобы не позорила фирму. А еще замдиректора, называется. Вела себя хуже шлюхи.
Заткнисьвырвалось прежде, чем я успел сдержать себя.
Верочка возмущенно умолкла и уже хотела что-то сказать, но что-то в моем взгляде ее удержало.
Я уже не смотрел на нее, глядя на проходящую мимо нашего кабинета Клаудию. В строгой юбке на палец выше колен и белой блузке, расстегнутой на пуговицу ниже, чем позволял офисный этикет. Глаза скрывали темные очки. Я подавил разочарование. Мне так хотелось увидеть эти зеленые омуты, разглядеть в них свой приговор. Понять, что я сделал вчера не так. Надеялся, что можно все исправить. Клаудия даже не повернула головы в нашу сторону и не ответила на подобострастный писк Верочки:
Здравствуйте, Клаудия Витальевна.
Когда за ней хлопнула дверь кабинета, моя коллега передернула плечами:
Могла бы и ответить. Тоже мне, важная птица.
Я не удостоил оценкой ее комментарий и уставился в монитор. Хотя толку от этого было мало. Все равно ничего не видел, кроме последнего взгляда Клаудии, брошенного на меня вчера.
За полгода, прошедшие после корпоратива, я не раз хотел поговорить с ней. Не мог подобрать подходящего момента, да и, честно говоря, боялся. Боялся услышать правду. О том, что она считает случившееся ошибкой или что для нее это не более чем обычный трах. Конечно, по работе не раз сталкивался с Клаудией, даже оставался с ней наедине. Но что-то удерживало от разговора по душам, ноя под ложечкой и наполняя сердце щемящей грустью. Может, холод и безразличие в ее глазах. Вполне вероятно, что она вообще забыла о нашей ночи. Думать так было особенно больно.
Сегодня я все-таки решил поговорить с ней. Целый день набирался смелости, делая вид, что работаю. Клаудия в последнее время часто задерживалась, и это играло мне на руку. Никто не будет свидетелем моего позора, кроме нас двоих. Один за другим сотрудники покинули офис. Часы на стене показывали половину седьмого, и я все сильнее барабанил пальцами по столешнице. Еще немного, еще чуть-чуть подожду, а потом встану и пойду.
Шум шагов по коридору заставил прирасти к месту. Неужели кто-то вернулся? Мимо двери кабинета прошла солидная фигура в дорогом сером костюме. Меня бросило в жар. Главный! А он что здесь делает? Начальник редко одарял нас своим присутствием, всем руководили замы. В последнее время Клаудия почти полностью заменила его. Главный скользнул по мне безразличным взглядом, я буркнул: «Здрасьте», и он кивнул мне. Потом без стука вошел в кабинет Клаудии.
Добротная звуконепроницаемая дверь скрывала все, что происходит за ней. Оставалось мучиться в догадках и проклинать неожиданное трудовое рвение главного, именно сегодня решившего заняться делами. Думая, что это надолго, я поднялся и прошел в курилкупомещение в другом крыле этажа. Проторчав там около получаса и выкурив столько сигарет, что начало мутить, двинулся обратно. Свет под дверью Клаудии продолжал гореть, значит, они еще там. Может, пойти домой и выбрать другой момент для выяснения отношений? Это была самая здравая мысль, но я отмел ее. В следующий раз решиться на это будет еще сложнее. Нет, я подожду. Если понадобится, хоть всю ночь буду ждать.
Услышав какой-то звук из глубины коридоры, я напрягся. Вряд ли кто-то из сотрудников решил вернуться. Других таких идиотов, как я, в нашей фирме нет. Мои шаги гулко отдавались в пустых коридорах, подозрительный звук больше не повторялся и я в нерешительности застыл около ресепшена. А потом вновь услышал. Звук работающего ксерокса. Теперь я понял, куда идти. В подсобку, где стояла офисная техника.
Уже подходя туда, ощутил ничем не объяснимую тревогу. Дверь в подсобку была слегка приоткрыта, оттуда пробивался свет и колеблющиеся тени. Я подошел ближе и заглянул сквозь щель. Тотчас же ощутил, как пол под ногами превращается в пропасть. Облокотившись на ксерокс, там стояла Клаудия. Сзади на нее всем телом налег главный. То, чем они занимались, было понятно даже школьнику. Клаудия издавала тихие утробные стоны, а он пыхтел на ней, как паровоз. Какие-то бумаги рассыпанными валялись по полу, никто из парочки не обращал на них внимания. Хотелось ударить кулаком в стену. Сильно, до боли, ломая кости и суставы. Хотелось чем-то перебить боль, пожаром охватившую тело.
Вместо этого я стоял и смотрел, словно парализованный. Как она может? С этим грузным некрасивым стариком, который ей в отцы годится. Почему он? Почему он, а не я? Ответ проскользнул в сердце холодной змейкой. Из-за денег и положения. Онхозяин жизни, а я кто? Офисный планктон, который никогда ничего не достигнет. Умом я все это понимал, а сердцем не мог принять. Только не она. Смириться с тем, что она оказалась обычной шлюхой, отдающейся за деньги, было нелегко. Вот почему ее назначили замом. Не за ум и способности. Совсем за другие таланты и заслуги.
Это зрелище все перевернуло в душе, надломило, опустошило. Я все-таки заставил себя повернуться и уйти, пока меня не заметили. Оказавшись в своем кабинете, мешком свалился на стул и несколько минут тупо смотрел в погасший экран. Потом выдвинул ящик стола и достал лист бумаги. Испортив несколько, все же написал заявление, как полагается. Поставил корявую закарючку, заменяющую мне подпись, поднялся и собрал вещи. За восемь лет, что проработал здесь, нажил всего лишь несколько сувениров, чашку с логотипом компании и кактус. Чашку без колебания оставил, остальное смахнул в портфель, кактус взял в руки и двинулся к выходу. Заявление об уходе предварительно занес в кабинет Клаудии. Скорее всего, она просто пожмет плечами и прикажет кадровику заняться этим. Может, даже не поймет, о ком вообще речь.
К горлу подступил комок горечи, но я мужественно сглотнул его и навсегда покинул стены родной конторы. Вернее, больше не родной. Надеюсь, крылатая фраза «Время лечит» и правда соответствует действительности. Иначе лучше просто сдохнуть. Так паршиво мне никогда еще не было.
Весь путь до дома я провел в непонятном состоянии между сном и явью. Словно и видел все, и реагировал, даже на светофорах умудрялся правильно переходить, а мысленно был где-то далеко. Вновь и вновь вспоминал сцену в подсобке и слегка повернутое в сторону партнера лицо Клаудии, искаженное страстью. Звук дыхания главного, его ритмичные движения. Каждым этим движением он марал ее, оплевывал, втаптывал в грязь. Наблюдать за этим настоящая пытка, и вспоминатьне менее худшая. Хочу забыть Забыть как можно скорее Боже, помоги мне это забыть. Забыть эту женщину, которая стала моим наваждением.
Три дня я не выходил из дома. Затарившись спиртным и сигаретами, проводил время в пьяном угаре. На какое-то время отключался. Едва продирая глаза, снова начинал эту жуткую карусель забвения. Еще удивительно, что я вообще осознавал, сколько прошло времени. Оно сплелось в одну нереальную мешанину, когда за окном то темнело, то светлело. В один из таких промежутков полузабвения, когда за окном было сумрачно, а в открытое окно залетали капли от барабанящего по стеклу дождя, тишину прорезал дверной звонок. То, что это именно дверной, я с трудом, но сопоставил. Мобильник отключил еще в первый вечер после увольнения. Не хотел, чтобы кто-то звонил, требовал объяснений. Все-таки достали и тут.
Никто другой, кроме как коллега по работе, это быть не мог. Ядетдомовец, семьей так и не обзавелся, друзьями тоже. Даже не знал, как зовут соседей по лестничной клетке. Если кто-то приходил ко мне, я просто не открывал. С этим смирились и перестали тревожить вообще. Я решил, что и на этот раз выберу излюбленную тактику. Просто сделаю вид, что меня нет дома.
Звонок повторился, действуя на нервы все больше. Когда он раздался в восьмой раз, я не выдержал. Что ж, сами виноваты. Не хотели уходить по-хорошему! Теперь я просто вышвырну их, покрыв предварительно матом. Сейчас я и на это способен. Уже держа на языке заготовленное ругательство, я распахнул дверь. Воздух со свистом вырвался изо рта, я с трудом удержался на ногах и ухватился за дверной косяк.
На пороге стояла она.
Волосы, собранные в строгий узел, растрепались и повлажнели от дождя, темно-красная блузка намокла, очерчивая каждый изгиб стройного тела. Губы Клаудии были крепко сжаты, глаза смотрели в упор. Я не мог понять, что выражало ее лицо. Мотал головой, чтобы лучше соображать, но это мало помогало.
Впустишь?хрипло спросила она.
Я посторонился, пропуская ее, полностью утратив дар речи. Не мог поверить, что она пришла ко мне. Зачем? Теперь, когда я уже смирился с ее отсутствием в моей жизни. Клаудия поджала губы, разглядывая жуткий бардак, в который превратилась моя обычно аккуратная и чистая квартира. Упаковки от еды, шкурки от колбасы, валяющиеся по полу, пустые бутылки, сигаретные окурки. Один стул я растрощил о стену и сейчас он сиротливо смотрел на меня тремя ножками и поломанной спинкой.
Ну и пусть! Я с вызовом вздернул голову. Пусть думает, что хочет. Я для нее никто, значит, и она должна стать для меня никем.
Клаудия обернулась и суховато осведомилась: