- Маловато, - высказался Черношварц, высосав последний глоток дыма из трубки и громко кашлянув, - не мешало бы добавить.
Салям сходил на кухню и вернулся с алюминиевой кружкой в руках. В комнате запахло аптекой. Он протянул кружку Черношварцу...
Через пятнадцать минут комната заполнилась глюками. Крыша поехала у всех, даже у Моратория. Он громко визжал и носился за огромным белым котом, как две капли походившем на него самого. Шифер сидел в окружении обнаженных дев, которые пытались увести его куда-то далеко, но он все отнекивался и не хотел уходить от заветной алюминиевой кружки, в которой еще немного осталось.
- Я угол дома, - говорил себе Черношварц, лежа на диване и дрыгая ногами.
- Я угол дома, - убеждал он себя, расчесывая грудь руками.
- Уйдите все, - сказал он наклонившимся над ним четырем высохшим старухам. - Я не знаю вас.
Старухи молчали. Тогда он вскочил и бросился на стену. Но, ударившись о нее, сел на пол, обхватив голову руками и заплакал. Старухи окружили его и гладили по голове, успокаивая. Но он все плакал.
Салям смастерил себе петлю, привязал веревку к крюку, на котором держалась люстра, и повесился. Тело его стало раскачиваться, медленно поворачиваясь в такт скрипам перекрутившейся веревки.
Где-то раздобыв пятновыводитель, Епифан расцветил свои видения, и теперь они переливались всеми цветами радуги. Величавые павлины расхаживали перед ним по комнате, то и дело распуская хвосты. Шестигорбый верблюд стоял в углу возле вешалки, сверкая единственным глазом, и монотонно жевал.
А Монтуриоль почувствовал прилив доброты. Весь вечер он просидел в кресле, разговаривая с маленькой девочкой, одетой в желтое платьице, о пчелах и о цветах. Девочка улыбалась ему, и от этого на душе у него становилось тепло и радостно. Он погладил девочку по голове, поцеловал ее в лоб и спросил:
- Чего ты хочешь?
Девочка протянула ему книгу и попросила:
- Почитай мне.
Монтуриоль взял книгу, раскрыл ее на первой странице и стал читать вслух.
Никто в этом мире грязном
В твою чистоту не поверит,
Хоть ты и поешь свои песни
От самого чистого сердца.
Он вопросительно посмотрел на девочку.
- Читай, читай, - сказала она. - Я хочу послушать.
Монтуриоль продолжил:
Ты, поднимаясь,
К синей уходишь туче.
Я на дорогу
К синей горе вернулся.
- Что это? - спросил Нарциссэ.
- Это стихи для детей, которые родятся чуть позже.
- Когда?
- Не знаю. Пока родилась одна я. А больше никого нет.
Монтуриоль закрыл глаза, посидел так несколько секунд, потом снова открыл. В комнате стало пусто. Все видения исчезли. Растаяла и девочка. Осталось лишь тихое поскрипывание. Монтуриоль повернул голову. Посреди комнаты, подвешенный на крюке, мерно раскачивался Салям.
- Еще еду, - подумал Монтуриоль и укусил себя за палец. Но Салям никуда не исчезал, а продолжал медленно рассекать воздух, словно большой боксерский мешок.
Глава 4
ВНУТРЕННИЙ ДОЖДЬ
С тех пор как Идель заразился дождями, прошло уже семь долгих недель. Он страдал ужасно. Внутренняя непогода мучила его постоянно. Дождь терзал, душил и выворачивал Иделя наизнанку. Всем напоказ. И эта пытка длилась уже семь недель!
- Боже мой, - голосил Идель, - за что же это, и со мной?!
Его действительно можно было пожалеть. Он так старался, так хотел сохранить душу чистой, никем неизведанной, и вот теперь должен был мучиться до тех пор, пока не пойдет настоящий дождь.
Он то и дело вскакивал с кровати и подбегал к окну, в надежде увидеть на небе хоть облачко. Но небо словно смеялось над ним. Оно оставалось безупречно чистым и нежно-голубым, вот уже семь недель...
Внутри Иделя что-то гукнуло и протяжно громыхнуло. Затем он почувствовал легкое покалывание в районе восьмого позвонка. Идель прислушался, в груди нарастал какой-то вой.