— Снова рвануло где-то? — деловито предположил Гоблин. — Может, полигон новый открыли?
Он застрял в дверях с поднятыми вверх руками, как хирург в операционной. Только оперировал он запасную коробку нашего многострадального "козлика", и клешни его до локтя покрывали разводы трансмиссионного масла.
Гоблином мы кличем водилу Лешу за прикольно торчащие уши и сорок пятый размер обуви. Сержант как-то вычитал в книге, что гоблинам положены здоровущие ступни. Комар вообще не в меру много портит глаза тупыми книжками про драконов, но у каждого своя фишка. Он придумал называть Лешу Гоблином, а меня — Нильсом, за то что я научил, как вытравить из подвала райотдела крыс. Но это отдельная песня.
— Это не взрыв, зуб даю! — усомнился сержант, но как-то сразу погрустнел.
У него нюх на всякое дерьмо, как у спаниеля на лис. Четко заранее знает, когда припрется начальство Или оружие придется применять.
— Похоже на землетрясение, — глубокомысленно изрек Карпыч, подбирая с пола карандаши.
Птицы кончились. Я глядел на планирующие с неба перья. Скрипели пустые качели; через дорогу по диагонали пробежало крысиное семейство. Параллельно с крысами, не обращая на врагов никакого внимания, трусили две домашние откормленные кошки. На шее одной из них позвякивал бубенчик. В доме напротив распахнулась балконная дверь, выглянули две тетки, приставили ко лбам ладони козырьком.
Наверное, слушали голосящих фермерских коров.
У меня возникло неуютное чувство, будто я что-то упускаю. Так бывает, когда приезжаешь на драку, и до тебя пытаются докричаться несколько человек одновременно, а еще орет музыка.
— Или в карьере гранит взрывают? — выдвинул новую теорию дежурный.
Ответить лейтенанту никто не успел, потому что зазвонил телефон. Звонок в десять ноль три утра воскресенья мог означать что угодно — от тупого вопроса, когда будет открыт паспортный стол, до сообщения о серийном грабеже.
В райотдел редко звонят, чтобы порадовать. Карпыч снял трубку и почти сразу замахал нам:
— Подъем, на выезд...
Я застегнул ремень и потянулся к оружию. Стало обидно, что не успел охладить минералку. Про странную тряску уже не вспоминалось. Над огородами кучерявились грозовые тучи, солнце грузно плескалось в восходящих выхлопах бензина. По шоссе, по направлению к Питеру, смолили первые отгулявшие дачники. В нашем «обезьяннике» было пусто, в такой жаре даже алкаши не буянили. Гоблин вышел во двор и, обжигая ладони о раскаленный капот, засуетился возле машины.
Карпыч прокричал в трубку нечто невразумительное, затем положил ее и уставился на нас с таким изумленным видом, словно мы принесли ему букет цветов:
— Убийство...
— Где?! — кинулись мы одновременно.
— В поселке.
Мне стало не по себе, словно разом схлынула жара.
— Малолетка звонила, дочка чья-то...
— Это задница! — не выдержал Комар, и был полностью прав.
Убийство в поселке предвещало колоссальную вонь. Не потому, что там жили алконавты, как раз наоборот. Если быть точным, никакой там не поселок. Поселок наш, Новые Поляны, как раз, наоборот, здесь. А там, по пути на Каннельярви, в сторонке, у лесного озерца окопался бывший пионерский лагерь. Несколько жирных ублюдков еще при царе Борисе отхватили гектары под дачи, потом их стало больше, и среди чистого карельского сосняка разрослась эта вонючая бодяга.
И автоматически влилась в наш участок. Теперь мы там тоже обеспечиваем правопорядок.
Жирняки протянули к себе телефоны, свет, натыкали «тарелок», набурили колодцев. Вот только асфальт путевый им пока не отладить, так и прыгают по корням. Хреново, когда у кого-то из дачников тачка застревает, зимой или после дождя. Объехать нереально, сосняк вплотную к тропе. Приходится по нижней дороге, мимо озера крутить, чтобы застрявшего вытащить.