Спала Нюська всегда крепко, так что я без особых нежностей ткнула ее в бок и стянула одеяло. Подействовало!
Нюська села на кровати, хлопая глазами, как внеурочно разбуженная сова.
Утро? хрипло спросонок выдала она, и я закивала.
Утро-утро. Раннее такое, начало первого. Вставай давай! Только тихо!
Нюська застонала и попыталась накрыть голову подушкой, но я схватила ее раньше.
Одевайся давай, нас ждут великие дела! Ты вообще собираешься обследовать местность?
Ну почему обязательно ночью? безнадежно проворчала сестрица, но все-таки поднялась и принялась натягивать джинсы.
Потому что только ночью все местные спят и не увяжутся за двумя докторшами-артистками из Москвы. Очень нам нужна публика?
Нюська горестно вздохнула, жалея о потерянном сне, но согласилась, что публика в поисках кладатолько помеха.
Дом мы покидали на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку. Как и следовало ожидать, спала уже вся улица, в окнах не горели огни, разве что с соседней улицы доносились нетрезвые вопли про милого, спустившегося с горочки.
Этот стон у нас песней зовется, проворчала я, а Нюська солидарно вздохнула:
Зато, смотри, луна какая. Каждую кочку видно! Можно было и фонарики не брать. Ты, кстати, взяла?
Я молча протянула Нюське налобный фонарик, уж не помню за каким надом купленный через Алиэкспресс. Вот и пригодился. А вот лопаты мы оставили дома. Все-таки сперва не помешает осмотреться. Пусть Нюська найдет, где должен быть клад, а уж я его потом подброшу.
Ты о чем задумалась? подозрительно спросила сестрица, знакомая со мной слишком давно, чтобы не почуять подвох.
О луне, честно соврала я. Ночь, луна, на развалины идемсамое время рассказывать страшные истории. А?
Это какие, например?
Да хоть про нашу усадьбу. Вот слушай!
И я начала пересказ исторических событий. Усадьба Преображенских не просто так считается проклятым местом. Тут и до войны всякое творилось, а после войны и вовсе наступил белый полярный лис.
Призрак графини (или кто-то, убедительно под него маскирующийся) выгнал из поместья сначала правление колхоза, затем Дом Культуры и ЗАГС.
Последней в усадьбе затеяли овощебазу. Директора прислали из самого Ленинграда. Товарищ Вонюков приехал и взялся наводить шороху. На предупреждения местного населения, что по ночам в усадьбе неспокойно, прореагировал в духе истинного коммуниста. То есть вооружился томиком стенограмм ХХ съезда КПСС, портретами Ленина и Горбачева, двумя бутылками водки, выставил на стол Большую Печатьи остался на ночь караулить овощебазу. Чтобы доказать, что нечистой силы не бывает, а все страшилки и пугалкисуть происки местных лодырей.
На рассвете следующего дня товарища Вонюкова вместе с томиком стенограмм и партбилетом (правда, без штанов) нашел пастух. Где-то в овражке за колхозным выпасом. Портреты вождей и Большая Печать так и остались на директорском столе, а кабинетраспахнутым настежь.
Пастух милосердно напоил директора Вонюкова самогоном и привел к правлению колхоза. Товарищ директор по дороге то цитировал особо проникновенные места из речей Горбачева, то вяло отбивался от какой-то английской комиссии, утверждая, что не брал чемодана с миллионом! И что товарищ графиня зря возводит напраслину, он чист перед народом и партией!
и пока его вязали санитары, так и оралотстаньте, товарищ графиня! с выражением продолжила я. Не брал я вашего супружеского долга, Марксом и Энгельсом клянусь, не брал! А когда к нему подошла товарищ медик, грохнулся на землю, забился в конвульсиях и давай еще громче: а, все леди делаю ЭТО! Спасите-помогите, сам сдамся в ОБХСС, только не отдавайте графине!
Хорошо, что колхоз спал. А то точно кто-нибудь бы заинтересовался, что за дуры ржут в ночи, топая к проклятой усадьбе.
История английского призрака как-то сама собой переросла в свежесочиненную легенду о местных оборотнях. В погонах. Оборотни завелись после овощебазы, когда ОБХСС приехало проверять деятельность товарища Вонюкова, напилось геномодифицированного самогона и мутировало.
И с тех самых пор бродят тут, понимаешь, по ночам и всех спрашивают: где Большая Печать? Где Печа-ать? У-у! вдохновенно провыла я.
И тут из кустов боярышника, которым заросли обочины дороги, послышался шорох. Нет, не так. Громовой шорох. Мы с Нюськой подпрыгнули и, не сговариваясь, припустили вперед по колдобинам. Позади топало и пыхтело. Очень страшно.
Правда, шагов через десять я таки обернулась Нюськатоже, мы с ней постоянно вот так сталкиваемся лбами, когда тянемся за солью-ложкой-газетой-последней печенькой.
Дорогу переходил ежик. Матерый такой ежище, кило на пять, с мышью в зубах.
Так вот ты какой, оборотень в погонах, простонала я и едва не села на дорогу. От смеха.
Трусихи мы с тобой, Преображенская. Ежиков боимся, с каким-то подозрительным удовлетворением заявила Нюська. Как настоящие барышни.
Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Нашла же Нюська время поминать Шариковские заходы о ее неженственной кобылистости! Дура.
Вперед, барышня не-крестьянка, изобразила я Ленина, Перстом Указующего. Я ежиков не боюсь. И вообще!
Правда, на всякий случай мы взялись за руки. И продолжили рассказывать, на сей разанекдоты. Большей частьюостро нуждающиеся в услугах барберов, ну и что!
Зато хватило их до самого родового гнездато есть до запертых на ржавый замок ворот и древнего забора из шлакоблоков. Частично обвалившегося, и вообще, кажется, только и ждущего момента обрушиться окончательно.
Нюська потопталась на месте и неуверенно посмотрела на меня. Яна нее. Понятно было без слов, что если тут такой забор, то и наверняка внутри все дышит на ладан. И хотя луна светила яркая и полная, как нарочно для оборотней в погонахвсе-таки не белый день. Споткнешься о камешек, приложишься о другойи привет ненайденному кладу! А дома мягкая подушка, одеялко и ровный пол
Ну уж нет!
Заявить, что клад гораздо лучше одеяла, и вообще, зря, что ли, у нас фонарики, я не успела. Откуда-то из-за забора донеслись звуки Совсем не ежиные! Любимой горелкой клянусьзвуки ударов, потомзадорный матерок. О, нет-нет, двум девушкам совершенно нечего делать там, где дерутся!
Нюсь, зашептала я, тревожно глядя на сестру. Пойдем-ка отсюда. Завтра придем, слышишь?
Может, я бы ее и уговорила. Но за забором застонали. Слабо, но Нюська тут же вспомнила, что давала клятву Гиппократа. Хотя, убейте меняно там ни единого словечка нет о том, что доктор должен кидаться в каждую драку!
Стой здесь! шикнула она на меня страшный голосом и нырнула в заборную дыру.
И захрустела ветками прочь. Я даже не успела возмутиться вдогонкутак я и оставила ее одну! Юркнула в дыру следом за Нюськой, завертела головой, но сестрица как сквозь землю провалилась! Точнее, за кусты, вымахавшие тут в ее рост и отбрасывающие длиннющие тени.
Тьфу, вот ведь пакостное местечко!
Ладно, Нюську я не вижу, значит, пойду на шум! Ведь она-то пойдет туда же!
Приняв это непростое решение, я включила фонарик и едва не заоралатемноту запущенного парка прорезал луч инфернально-красного света. Мать моя! Какой китайский идиот додумался поставить в фонарь красные светодиоды!
Впрочем, если я перепугаласьто есть шанс напугать и тех придурков, что дерутся за кустами.
Так что, недолго думая, я завыла. Громко, от души. С переливами. Пригодился мой вокальный талант, от которого еще в детском садике у воспитателей уши вяли.
Рядом тут же ответилизнакомым голосом. Вот что значит сестра! И фонарик она тоже засветила. И тоже красный.
А за кустами громко выматерились на три или четыре голосаи ломанулись прочь, словно стадо лосей.
Само собой, мы с Нюськой душевно повыли им вслед. Не хуже какого-нибудь Витаса. А уж какую руладу Нюска выдала напоследок! Если тут и водились настоящие волки, они удавились от черной зависти.
Я так увлеклась (и так перепугалась, если уж честно), что напрочь забыла про еще одного участника драки. Того, который не издавал больше ни звука, но Нюська его все равно нашла. У нее чутье на всяких ущербных, раненых, сирых и убогих.
Этот точно был и раненым, и ущербным. На всю голову, сейчас залитую кровью. В красном свете наших фонариков выглядел он примерно как голливудская жертва зомби. Немелкая такая жертва. Одетая в дурацкий клетчатый пиджак.