Разве ты видел, чтобы я когда-нибудь вот так нервничал? А ведь мне придется отлавливать Джабеза, дядюшку Юдит Грейнджер, да еще извиняться перед этим старым жуликом за то, что я вполне справедливо огрел его по кумполу канделябром. Постараюсь вернуться завтра. Ну, на крайний случай – послезавтра.
Хотя ответ Ром-Бабы оказался довольно-таки оскорбительным, если учесть, сколько хлопот мне уже причинило его вызволение из тюряги, я решил не таить на него в душе грубость. Тронув коня, я продефилировал мимо домика Грейнджеров, с веранды которого на меня с самым суровым видом взирала Юдит.
Тетушки Генриетты на веранде не было: она все еще мыла посуду на кухне, распевая какую-то задорную песенку. От звуков ее голоса на крыше домика весело потрескивала черепица. Я сообщил Юдит, куда направляюсь, а заодно попросил ее проведать Ром-Бабу, снести парню в тюрягу какой-нибудь человеческой жратвы, а то тюремные бобы и впрямь могут вконец сокрушить бедняге его нежный желудок. Юдит согласилась, после чего я со спокойной душой намылился в Кордову.
Путь до Кордовы лежал на восток. Он был неблизким, так что я рассчитывал перехватить дядюшку Джабеза где-нибудь по дороге, но у него оказалась приличная фора, да и лошадка, думаю, у подлеца была что надо. К тому же Капитану Кидду словно какая вожжа под хвост попала; он каждую пару миль останавливался и начинал брыкаться, пока мне вконец не обрыдло его ослиное упрямство. Тогда я врезал ему рукояткой пистолета промеж ушей, после чего он немного успокоился. Но времени мы потеряли столько, что перехватить дядюшку Джабеза теперь нечего было даже надеяться. Уже совсем рассвело, а до Кордовы оставалось еще хрен знает сколько.
Когда взошло солнце, мне навстречу попался один старикан со своей женой, в жутко задрипанном фургоне, запряженном парой совсем отощавших мулов. Одно из колес фургона засело в какой-то промоине, а мулы настолько никуда не годились, что никак не могли стронуться с места. Я спешился, подошел к фургону, чтобы помочь. Тут старик мне и говорит:
– Погодите минутку, молодой человек, сейчас мы с моей старухой слезем да малость разгрузим повозку. Все же будет полегче.
– Это еще зачем? – не понял я. – Лучше держитесь покрепче!
С этими словами я выдернул колесо из промоины. Правда, если б оно засело чуть сильнее, мне бы пришлось вынуть из кармана вторую руку.
– Боже мой! – сказал старик. – Я-то думал, что на такие штуки способен только Брекенридж Элкинс.
– А я – он самый и есть, – пришлось признаться мне. Старики начали рассыпаться в благодарностях. Чтобы они заткнулись, я поинтересовался, не в Ягуарий ли Ключ они собрались.
– Туда, туда, – кивнув головой, как-то безнадежно сказала старуха. – Хотя какая разница? Для старых людей, ограбленных до нитки, одно место ничуть не лучше другого.
– Неужто вас посмели ограбить? – Я был потрясен.
– Эх-ма! – тряхнул головой старик. – Нету у меня привычки докучать незнакомцам своими бедами, но уж скажу. Еще как посмели! Меня зовут Хопкинс. У нас было малюсенькое ранчо вниз по Пекосу, да засуха заставила его бросить. Тогда мы, собрав все, что удалось сберечь, перебрались в Ягуарий Ключ. В один недобрый час я решил подзаработать на бизоньих шкурах. Вложил на Льяно Эстакадо все свои наличные в товар; хотел доставить его в Санта-Фе, чтобы продать там с выгодой – случайно узнал, что именно сейчас цены там гораздо выше, чем в Финт-сити. А прошлой ночью весь этот чертов груз растворился в воздухе, будто его никогда и в помине не было.
На ночь мы остановились в Кордове. Моя старуха – в гостинице, а я пристроился на окраине, прямо в фургоне. Какая-то гнида подкралась к фургону и оглушила меня ударом по голове. Пришел в себя только к утру. Шкуры, фургон, упряжка – все исчезло бесследно. Я пошел жаловаться к городскому шерифу, так он только в лицо смеется.