Я не сознавал, какой груз невысказанных обид во мне накопился, пока однажды утром стоявший рядом на перроне подземки парнишка не спросил:
- Эй, мужик, что это за звук? Это был мой зубовный скрежет.
Потом я несколько раз пытался - мы оба пытались - всерьез обсудить происходящее, но к тому времени ставки настолько выросли, что любой откровенный разговор грозил вылиться в ссору, на которую ни у одного из нас не хватало духа.
День, в который я узнал про любовника Мойры, был последним, когда я заходил в квартиру. Единственное, чем я дорожил, был Гус, ну еще блокноты и охапка книг - ведь почти все остальное выбирала Мойра. Я упаковал вещи, и мы с Гусом отправились к моему брату на Стейтен-Айленд, хотя с середины моста Верразано-Нэрроуз нас пришлось тащить на буксире - машина сломалась.
Механик брата сказал, что мотор сдох.
- Как будто у тебя двадцатилетний мотор в пятилетней машине, - сказал Томми. - Все сношено донельзя.
Мы с Гусом купили новую машину, пересекли всю страну и прибыли в Орегон.
Гибель Линды Забо попала на первую страницу: сенсация для городка, где убийств в среднем за год происходит меньше, чем в Нью-Йорке за день. Я уговорил редактора оставить цитату про зебру. Меткое высказывание, к тому же хотелось таким образом польстить Старр.
Я сидел у себя в кабинке в редакции (сплошь затянутые серой тканью стены, завешенные внахлест газетными вырезками и карикатурами, точно модернистская вариация пещеры Альтамира с настенной живописью бронзового века), когда позвонила Старр.
- Ты не поверишь, - сказала она.
- Во что?
- Помнишь вчерашнюю покойницу? Линду Забо? Она была профессором в Орегонском университете.
- На пенсии? - поинтересовался я.
- Нет. На штатной должности. Преподавала физику. Пришлось немного пошевелить мозгами, спешно меняя мнение о покойнице: она ведь жила в дыре всего на ступеньку выше приюта для бездомных.
- Тогда почему… - начал я, но Старр меня опередила:
- Понятия не имею. Зарабатывала она неплохо, и на счету одиннадцать тысяч. Имела приличную машину, «вольво» предпоследней модели. Хотя, кажется, дама была чуть не в себе.
- Подозреваемые уже есть? - спросил я, отчаянно царапая заметки в блокноте.
- Нет. И сдается, это все-таки не любовник. Она жила одна, соседи говорят, гости к ней не захаживали.
И тут я вспомнил про зебру.
- Не знаю, видела ли ты газету, - забормотал я. - Я процитировал твои слова…
- Видела. Про копыта.
- Извини, что так вышло.
Вместо того чтобы польстить, я выставил ее глупой.
- Не извиняйся. Я сказала о любовнике, зная, что ты это процитируешь. Мне и раньше случалось ошибаться.
Закончив разговор, я собрал блокноты, ручки и ключи и направился в Орегонский университет. Все равно надо получить пару-тройку фраз от коллег Забо для продолжения репортажа. А еще мне хотелось узнать, есть ли у них какие-нибудь соображения, почему преподавательница жила как бродяга.
Я уже бывал в университете по поводу разнообразных мелких преступлений: сексуальные домогательства, незначительные злоупотребления и ритуальные кражи талисманов футбольной команды противника. Оставив машину за кампусом (чтобы не пришлось обращаться в отдел по связям с общественностью за пропуском), я направился к Уилья-метт-холлу, где располагался физический факультет.
В просторной приемной было слишком жарко, и главное место в ней занимал деревянный стол, который выглядел так, словно его наспех сколотили из упаковочных ящиков. Дверь справа вела в помещение поменьше. За столом восседала студентка лет двадцати с волосами воронова крыла, постриженная под Бетти Пейдж, что напомнило мне о Мойре, и с броским пирсингом, который уж никак ее не напоминал. Когда я вошел, студентка листала глянцевый журнал.
Представившись, я спросил у девушки, знала ли она профессора Забо.