- Боюсь, я ничего, кроме общих слов, сказать не смогу. Она увлеклась чем-то, что назвала ЛЭВами, «локализованными энтропийными возмущениями». Так она именовала участки пространства, в которых энергия практически отсутствует и никакого полезного выхода уже получить невозможно. Концепция интересная, но несколько противоречивая. «Очаги» энтропии, содержащиеся внутри системы, но не испытывающие на себе ее воздействия и сами на нее не воздействующие. Словно чашку замерзшей воды поставили в духовку, а жидкость не нагревается и духовка не остывает. Но расчетов и формул в основе теории я так и не увидел. Может, оно и к лучшему. В колледже у меня был курс исчисления, но из него я помню лишь запах шампуня Мэрибет О'Холлрен и то, как два семестра ее волосы дразняще колыхались над моей партой.
- А откуда берутся эти «очаги» энтропии? Какого они размера? Мы имеем в виду микроскопический уровень?
- О Боже! - Шенк горестно махнул рукой. - Это же все теория. Кто знает, какого размера они были бы в реальном мире, если бы вообще возникли. Линда считала, что их уравновешивает скопление темной энергии в другом измерении. Все это сплошные домыслы и не имеет отношения к математике, - поспешно добавил он. - Слушайте, мне сейчас пришло в голову, что всего этого в газете лучше не печатать. Выйдет отвратительно и нечестно по отношению к ее памяти.
Шенк еще кое-что рассказал про работу Забо (тоже не для печати), но у меня уже голова шла кругом. Когда он остановился, чтобы набрать воздуха, я поспешил закончить беседу и с извинениями откланялся.
Я уже стоял на пороге, когда он снял с полки видеокассету и протянул ее мне.
- Возможно, она будет вам полезной. Это запись лекций Линды последнего семестра.
Пока я был в университете, вечная морось Юджина снова взялась за свое. Тем не менее к машине я выбрал обходной путь. Мне хотелось поразмыслить над словами Шенка, и, даже невзирая на дождь, я радовался, что не торчу в редакции. Подавляющая часть рабочего времени репортера проходит у телефона в лабиринте кабинок, которые пришли на смену открытым помещениям прошлого десятилетия. Эта новая мода меня возмущает - нередко к неудовольствию заведующей редакцией.
Если забыть про плаксивое небо и случайные порывы ветра, стоял приятный весенний день. Не холодный, градусов пятнадцать, и в воздухе витал пьянящий запах распускающейся листвы. Юджин расположен в самом центре долины Уильяметта, протянувшейся с севера на юг поймы между Береговыми хребтами и Каскадными горами. Каскадные горы сохраняют здесь теплый, влажный приморских климат, превращая долину в своего рода теплицу под открытым небом.
Природа Юджина намного богаче нью-йоркской. Вдоль улиц, окружающих университет, тянутся ряды огромных старинных деревьев: ясени, каштаны, клены и, наверное, с десяток разновидностей хвойных - ели, пихты, сосны и можжевельники. Их стволы поросли мхом, и дождевые капли с успокаивающим звуком шелестят в густой листве.
Я мысленно прокручивал интервью: не сочинял репортаж, а, скорее, переваривал информацию. По словам Шенка, машину Забо вечно чинили, а Старр упоминала, что автомобиль Линды был новенький. Что-то еще о машине вертелось у меня в голове, но я никак не мог поймать мысль за хвост.
А еще физика… Для дилетанта я неплохо разбираюсь в науке и стараюсь не отставать от новых веяний - в общих чертах. В прошлой жизни я писал о науке, но в газетной журналистике, этом последнем прибежище начитанного дилетанта, нынче пришло время экспертов. Колонки научных новостей в больших газетах теперь ведут кандидаты наук, а не ребята, которые, заканчивая журналистику, прихватывают заодно и физику.