- Мы потом до утра в подбитом танке сидели, а потом снова до ночи. Фрицы пропажу обнаружили и начали садить минами по нейтралке. Всю ночь наугад стреляли и ракеты пускали, только днем успокоились. На следующую ночь к своим выползли. Потом каждому отпуск дали от комдива, пять суток. Петровичу Красную звезду пообещали, но он так ее и не увидел. Наверное кто-то из штабных сейчас ту звездочку носит. А нам с Макарычем - медали.
- И на груди его могучей одна медаль висела кучей!
Солдаты рассмеялись. Разведчик обиделся.
- Ты ее заслужи сначала!
- У него две, - сказал молчавший до того лейтенант-танкист. - И Слава третьей степени.
- Да ты что!? Давай, рассказывай, как оно было и за что дали.
Наводчик посмотрел в сторону склонявшегося к закату солнца, помешал палкой угли в костре и начал рассказывать
Удачно попал
Чем хорошо в пехоте? Пехотинец все свое таскает на себе. Шинель, лопатка, винтовка, патроны - встал и пошел. Больше, чем ты унесешь, на тебя никто не навьючит. Конечно тридцать километров на своих ногах - не сахар, но такое все-же не так часто бывает. Как учит военная наука, пехота - единственный род войск, который может воевать без поддержки других родов. Даже кавалерия - и та требует подвоза корма для лошадей, а советский (если по-честному, то и немецкий) солдат и в этом не нуждается. В корме то есть. Ему можно выдать пять банок американской тушенки и этого хватит на неделю (опять же, если по-честному: пять банок на неделю - невиданная роскошь), но не вздумайте зажимать в наступлении водку!
И это второе, что хорошо: водку дают. Это еще с финской повелось и приказ этот издали по предложению наркома Ворошилова. В финскую к водке еще полсотни граммов сала давали. Нынче наркомовские наливают только тем, кто в наступление идет, но это уже положняк. Попробуй, не налей! Солдаты могут и вломить старшине, если зажмет. А поскольку без потерь в наступлении не обходится, то беленькой приходится гораздо больше, чем по сто граммов на душу окопного населения. После тяжелых боев даже солдатские вши - и те пьяные ходят.
Третье: окапываешь ты сам себя. Окопчик, потом траншея, если в обороне сидишь, но это все мелочь по сравнению с укрытием для дивизионной ЗИС-3, которое надо выкопать силами расчета. Выкопать, замаскировать и пушку притащить. Тащить ее придется на руках, потому что тягач к самой передовой не поедет. Не потому, что водила - трус, а потому, что мотором себя выдаст и немцы сразу подкинут гостинчик. Расчет же твоей пушки - шесть человек и полным он бывает редко. Пушка весит больше тонны. По 200 кило на рыло - какие мелочи, она же на колесиках! Надо учесть, что у ящиков со снарядами колес нету.
Теперь вы скажете, что окопчик три на четыре метра впятером вырыть - ерунда, тем более, что он не очень глубокий? Но вам-то спешить никуда не надо! Вы сидите себе на попе ровно. Покопал, пострелял, покакать сходил, опять покопал Ужин съели, день прошел. Артиллеристу же укрытие для орудия надо вырыть как можно быстрее, пока не прилетела рама. Мало что может быть хуже этого разведчика. Если он тебя засек, значит по тебе с минуты на минуту отработает немецкая артиллерия. Дивизионные пушки в чистом поле для нее - подарок судьбы и накормить их пряниками - святое дело, так что времени зарыться и замаскироваться у тебя хрен, да маленько.
Ну ладно! Выкопали. Утро настало. Можно спать? Хрен вам с луковицей! Ровики для боекомплекта сами себя не выроют, а они побольше будут, чем укрытие. Землянки для личного состава - тоже вещь необходимая. Ходы сообщения нужны, щели, те же самые траншеи... А потом командир полка еще выберет место, где нужно будет обозначить ложную позицию, там тоже вырыть укрытия и в укрытиях смастерить из говна и палок макеты пушек, чтобы немцам было, чем заняться. Но это - потом. Сначала нужно спрятать орудия, поэтому копает весь расчет, без исключения, включая дрища-лейтенанта.
Знал бы - просился бы в пехоту! - зло думал Степан, выбрасывая на будущий бруствер очередную лопату суглинка. - Нет! Ну вот нахрена я тогда в военкомате правильно ответил на вопрос капитана?
- Какие виды снарядов знаешь?
- Осколочно-фугасные, бронебойные, шрапнель.
- Годишься. Будешь артиллеристом
Поначалу оно даже хорошо показалось. Подносить снаряды - дело не сложное. Всегда далеко от передовой. Пушки на механической тяге, так что никаких хлопот с лошадьми. Там водителю тягача поможешь, тут еще чего-то сделаешь Степан быстро схватывал все новое и через два месяца сидения в окопах под Сталинградом мог заменить любого в расчете, включая командира. Как раз к новому, тысяча девятьсот сорок третьему, году ему дали ефрейтора, а затем еще и наградили медалью За боевые заслуги. Оне тогда удивился очень. За что? Вроде ничего особенного и не делал, подвигов не совершал. После контузии в строю остался - так ведь надо снаряды кому-то подтаскивать. Не слышал ничего, но и так ведь понятно, когда командир руками машет.
Немцев в котле наконец добили и фронт пошел на запад. Снова была стрельба с закрытых позиций. Артиллерийский резерв берегли, как попало не подставляли. Начало июля 1943 года Степан встретил севернее Львова. Даже слепому ежу было понятно, что затевается что-то очень серьезное. Войска все прибывали, окапывались, толщина обороны росла и росла. Окопы им приказали рыть так, чтобы пушки можно было выкатывать на прямую наводку. Все были на нервах.
Пятого числа батарею подняли ночью по тревоге. В темноте целый час сидели у пушек и ждали чего-то, гадая: наступление, или нет? Потом дали команду открыть огонь. Так они до того еще не стреляли ни разу. Гимнастерка на спине промокла от пота, хоть выжимай. Немцы отвечали, но как-то вяло. То-ли их там накрыло первыми залпами, то-ли берегли снаряды. Когда канонада прекратилась, на западе и на севере стояло зарево в полнеба. Приказа продолжать огонь не последовало и стало ясно, что наступать собираются как раз немцы.
Следующие пять дней тянулись, как год. Ясно было, что немцы давят изо всех сил, но рядовым, понятное дело, никто не объяснял, что и как. На всякий случай они переоборудовали позиции для круговой обороны и их капитан потом был награжден за то, что когда пришел из дивизии приказ об этом, сразу доложил, что все сделано еще два дня назад.
Утром одиннадцатого числа им приказали двигаться на юг. Солдаты шептались, что немцы прорвались и их полк кинут под гусеницы. Может, так оно и было бы, но они не успели к Прохоровке и немцев все-же сумели остановить без них. Степан видел потом горелые танки на поле. Вперемешку наших и немцев, разбитых, со спавшими гусеницами и пробитыми, свернутыми башнями. Облазил и со всех сторон осмотрел стоявший у обочины тигр. Немец был страшен, даже мертвый.
Потом им хватило работы в наступлении. Были и потери, в основном при налетах авиации. Там его ранило во второй раз. Рана загноилась и пришлось идти сдаваться в санбат. В госпитале его нашла вторая медаль, За отвагу. Тут уже у соседей по палате никаких вопросов не возникло. Раз был под Курском, значит должны были что-то дать. Он среди раненых уже считался бывалым. Как-никак второй год на фронте пошел, а с ним лежали в основном те, кто в первом бою не уберегся. На молодых он покрикивал, распоряжался ими, а те ефрейтора слушались. Хорошее было время, если конечно не вспоминать про качество тыловой кормежки! В свой полк Стёпа вернулся уже в конце лета 1944 года. Его часть к тому времени уже перебросили на север. Шли тяжелые бои в Прибалтике. Вот в эту самую Прибалтику они сейчас и закапывались изо всех сил.
Бой предстоял тяжёлый. Командир полка, получив приказ из штаба дивизии, собрал весь офицерский состав и сообщил, что приказано стоять насмерть. Плохо было то, что у полка после месяца боев оставалось всего пять исправных орудий и почти не было боеприпасов. Этим утром был смят стрелковый полк, вклинившийся в немецкую оборону. Завтра, судя по всему, наступит их черед.
К чему стремятся немцы - было понятно. За спиной артиллеристов был западный берег небольшой местной речушки, огибавшей высокий холм. Высокая, обрывистая круча, господствовавшая над местностью. Если немцы смогут занять здесь оборону, то сбросить их оттуда будет очень тяжело и обойдется дорого.
Приказ есть приказ. Отступать без него уже поотвыкли. Расположили пушки треугольником, чтобы взять танки в огневой мешок. Семёну и его расчету досталась самая ближняя к фрицам вершина этого треугольника, даже не на высоте, а под нею, в кустах. Им было приказано не открывать огонь до самого последнего момента, пока танки не подставят борт. Впрочем на это особо не надеялись. Немцы обычно не перли напролом, а выпускали несколько машин для затравки, чтобы расшифровать систему огня. Остальные держались поодаль и, пользуясь хорошей оптикой, расстреливали оборону противника с безопасного расстояния.