Брэдбери Рэй
Рэй Брэдбери
Пер. - А.Хохрев
Его уложили между чистыми, до хруста накрахмаленными простынями, и под рукой, на столике, рядом с затененной розовой лампой теперь всегда стоял стакан со свежим густым апельсиновым соком. Чарльзу стоило только кликнуть, и родители - тут как тут - заглядывали к нему в комнату. Акустика здесь была превосходная: он слышал, как унитаз прочищает по утрам свое фарфоровое горло, как дождь хлещет по крыше, как хитрая мышища пробирается тайными ходами в стене, как внизу в клетке заливается канарейка. Болезнь отточила до предела его чувства.
Чарльзу уже исполнилось тринадцать. Стояла середина сентября, и земля полыхала всеми красками осени. Он лежал в постели третьи сутки - и тут начался бред.
Рука стала меняться. Правая. Он видел, как рука, горячая, покрытая потом, одиноко покоилась на покрывале. А потом задрожала ужасно и застыла вдруг, медленно изменяя цвет.
В тот день пришел доктор и принялся выстукивать его худосочную грудь словно барабанчик.
- Ну, как мы нынче? - спросил, улыбаясь, доктор. - Знаю, знаю, можешь не отвечать: "Моя лихорадка в порядке, чего не скажешь обо мне!" - Он засмеялся над выдуманной им же самим и тщательно отрепетированной остротой.
Чарльз понял внезапно, что в неуклюжей шутке есть смысл - он вспомнил все, побледнел и содрогнулся от воспоминания. Доктор, конечно, знать не знал, как жестоко прозвучал его хохот.
- Доктор, - прошептали бескровные губы. - Рука... Она не моя сейчас. Этим утром она превратилась во что-то другое. Я хочу, чтобы вы сделали ее прежней, доктор!!!
Врач улыбнулся и потрепал мальчика по руке.
- А мне она кажется вполне нормальной, сынок. Просто у тебя был небольшой трясунец.
- Но она переменилась, доктор! - закричал Чарльз, жалостливо баюкая свою бледную обезумевшую руку. - Это правда!
Доктор сморгнул.
- Ну что же, прими вот розовую пилюлю, - и он положил таблетку Чарльзу на язык. - Глотай-ка!
- Ведь это поможет руке стать снова моей, да?
- Разумеется, разумеется.
Дом молчаливо провожал доктора, катившего вниз по дороге под спокойным белесым сентябрьским небом. Где-то очень далеко, в кухонном мире тикали часы. Чарльз лежал, наблюдая за рукой.
Рука была чужая.
Снаружи задул ветер. Листья стучались в холодное стекло.
В четыре часа началось превращение второй руки. Казалось, болезнь переселилась в нее - рука пульсировала, изменяясь клетка за клеткой, она колотилась словно горячечное сердце. Ногти поголубели, а затем сделались красными. Все это продолжалось целый час, а после рука приняла свой обычный вид. Но - обманывала. Она больше не принадлежала мальчику, что лежал, оцепенев от ужаса, а потом забылся в изнеможении.
В шесть часов мать принесла суп. Он не захотел даже притронуться.
- У меня больше нет рук, - произнес, не открывая глаз.
- Но твои руки на месте, - возразила мать.
- Нет! - всхлипнул он. - Их - нет. Кажется, что там, где они должны быть - обрубки. Мама, Боже мой, как же все это страшно.
Ей пришлось самой его кормить.
- Мама, пожалуйста, пусть доктор приедет сейчас же. Мне очень плохо.
- Он зайдет в восемь, - бросила мать и вышла.
В семь часов, когда темень, нахлынув, взяла дом в кольцо, Чарльз внезапно почувствовал, что это происходит вначале с одной, а затем и с другой ногой.
- Мама! Быстрее сюда! - закричал он.
Но мать снова опоздала.
Когда она вышла, Чарльз перестал сопротивляться, откинулся на подушку, ощущая нервную дрожь в ногах, которые раскалились и запылали; он почувствовал, что в комнате заметно потеплело от всего с ним происходящего. Жар поднимался от кончиков пальцев к лодыжкам, а затем стал постепенно захватывать колени.
- Можно войти? - доктор стоял в дверях и улыбался.
