Они были одеты в яркие переливчатые шелка, которые искрились отблесками лунного света. Их лица были свежими и молодыми – Дух не заметил ни одной морщинки, ни одного изъяна. Он видел только их темные губы, их пышные волосы, выкрашенные в яркие неестественные цвета, лимонно-желтый и вишнево-красный, их глаза – серебристые жемчужины, как будто подернутые перламутровой пленкой и без зрачков.
Но они были зрячими, и они смотрели на него – он это чувствовал, – и когда он подошел совсем близко, так что уже мог протянуть руку и коснуться ствола, один из них обратился к нему. Всего лишь имя, шепот в ветвях:
– Дух.
Но это было как ветер, летящий над морем, как невидимый шорох в пустой комнате. Дух прикоснулся рукой к стволу, совсем рядом с изящной ногой, затянутой в переливчатый шелк, – такой осязаемой и настоящей, что он едва удержался, чтобы ее не погладить.
Почему он их видит сейчас – наяву, – этих созданий из сна? Там, во сне, близнецы были жалкими и беспомощными, но теперь они его пугали. Интересно, подумал Дух, во что они превратились сейчас, после смерти? Как смерть их изменила? Если каким-то непостижимым образом они сейчас живы, то что поддерживает в них жизнь или хотя бы подобие жизни? И самое главное: почему они ему снились?
Дух давно уже привык к подобным вопросам. Сколько он себя помнил, мертвецы приходили к нему в его снах; также в снах ему открывалось будущее; он умел читать мысли и воспринимать ощущения близких ему людей – а если сосредоточиться, то вообще всех людей. Но еще никогда существа из снов не приходили к нему наяву.
– Что там? – спросил Стив с той стороны поляны.
– Здравствуй, Дух, – сказал близнец с красными волосами и улыбнулся ему сверху вниз накрашенными губами. На его бледном худом лице эти яркие губы смотрелись как-то уж слишком темно, а в улыбке не было тепла – давно позабытый спазм мускулов, воспоминание об улыбке. Но Дух выдержал взгляд его безжизненных серебристых глаз. За себя он не боялся. Пока еще не боялся. Эти двое давно мертвы, если они вообще жили по-настоящему, за пределами его сна.
– Разумеется, мы не жили по-настоящему, – сказал первый близнец, прочитав мысли Духа. – Мы – всего лишь твой сон.
– И мы не шляемся по ночам по пустынным шоссе и не убиваем маленьких мальчиков лишь для того, чтобы выпить их жизни.
– И в момент своей смерти он был невкусным, правда, любовь моя? Нет, Дух, мы не убивали того ребенка.
– Нет, это не мы. Чтобы оставаться красивыми, нам надо пить жизнь. Но это не мы. Мы – всего лишь твой сон…
Они и не рассчитывали на то, что он им поверит. За экзотическим ароматом, исходившим от близнецов. Дух чувствовал другой запах – запах смерти и разложения, сухой и прогорклый запах с бледно-коричневой кромкой. Их кожа вдруг показалась ему очень хрупкой. Впечатление было такое, что, если ветер подует чуть-чуть сильнее, он просто сорвет ее с тонких и ломких костей. Духу хотелось спросить, больно ли это, когда ты гниешь в могиле, и одиноко им там или нет. Ему хотелось спросить, как их похоронили – может быть, вместе. В одном гробу. Где хватило бы места для них двоих – для двух маленьких ссохшихся тел, которые входят друг в друга, как фрагменты картинки-головоломки из плоти и крови. Или их все-таки похоронили в двух разных гробах, но рядом, и им приходится тянуться сквозь рыхлую землю, чтобы соприкоснуться руками?
Ему надо было понять, что они собой представляют; опасны они или нет. Безо всякой охоты – лишь потому, что так было нужно, – он внутренне потянулся к ним, стараясь коснуться их мыслей. И у него получилось. Их мысли были как отзвуки эха, как безжизненные и пустынные комнаты, где бродят унылые призраки.