– Убоись власти Господа нашего, ты, порождение Тьмы и Ночи, нечестивый пособник Смерти…
Кристиан печально почал головой. Он не рассмеялся, но в его взгляде явственно читалось презрение, которое мы обычно испытываем к чему-то, что нас раздражает, но и забавляет тоже. Уоллас умолк на полуслове и опустил руку. Серебряный крестик тускло поблескивал, когда от него отражался лунный свет.
– Ты дурак, – сказал Кристиан. – Ты дурак, и твои мифы лгут. Если ты прикоснешься ко мне этой штукой, она меня не обожжет. Моя кожа не почернеет и не оплавится. Прикосновение освященного серебра не отравит мое существо. Я ничего не имею против твоего Иисуса. Его кровь на вкус была точно такая же, как и у всех остальных, как мне кажется.
Кристиан представил, как Уоллас размахивал бы распятием перед носом у Молохи, Твига и Зиллаха.Эти дети, – подумал он, – засмеют этого старого дурака до смерти.
– Неупокоившаяся душа, – сказал Уоллас, но уже не столь твердо.
– Нет. Я живой, а не мертвый. Я точно так же родился на свет, как и ты. –Ну, не совсем точно так же . Кристиан подумал о своей матери, которую он никогда не видел. Он даже не знал, где он оставил ее, истерзанную и окровавленную, какой была и Джесси, когда родила своего ребенка. – Я – не сказочное создание из ваших мифов. Я не восстал из могилы. Просто я не такой, как вы, Уоллас Грич… и никогда не был таким, как вы. Я из другой расы.
Теперь Кристиан улыбался, так чтобы были видны его острые зубы. Это была ледяная улыбка, за которой скрывалось его вожделение. Уоллас, несмотря на свою беспомощность, все-таки представлял угрозу. А это значит, что Кристиан должен его убить и отправить его на дно реки вслед за дочерью, где их кости сольются в любовных объятиях, о которых, похоже, тоскует Уоллас.
По-прежнему улыбаясь и глядя Уолласу в глаза, Кристиан шагнул вперед и положил руки на согбенные плечи своего врага. Уоллас смотрел на него как завороженный – как под гипнозом, – но Кристиан чувствовал, что старик весь напряжен, напряжен на грани дрожи.
Кристиан склонил голову и прикоснулся губами к горлу Уолласа. И вдруг пожалел о том, что все легенды и мифы, придуманные людьми, так далеки от правды. Он не видел никого из своих уже пятнадцать лет – с тех пор, как Молоха, Твиг и Зиллах появились у них в городе по волшебству Марди-Гра и укатили прочь на закате Пепельной среды [3] . Кристиан очень жалел, что у него нет способностей, которые легенды приписывают вампирам. Ему бы действительно очень хотелось, чтобы его жертвы могли воскресать из мертвых и быть рядом с ним – чтобы у него был кто-то, с кем можно было бы разделить запахи полуночных улиц, долгие жаркие дни за задернутыми занавесками, сладкий вкус свежей крови. Сойдет даже Уоллас – усталый и старый Уоллас с болью в глазах. Он приник ртом к сморщенной шее Уолласа. Сухая и дряблая кожа пахла старостью. Он прокусил ее и отпил крови. Второй раз за ночь…
Но эта кровь была горькой, вонючей, и он тут же выплюнул ее, чуть не подавившись. В носу защипало. Он не почувствовал этого запаха раньше из-за тяжелого духа виски и горя – но теперь он его чувствовал даже слишком. Сильный гнилой запах. Запах болезни, от которой человек гниет заживо, – влажный и мутный, как запах реки. Какая-нибудь смертельная болезнь. Может быть, даже рак. Отвратительный вкус. Вкус распада.
Будь это все, Кристиан мог бы бежать или драться. Он очень сильный, гораздо сильнее Уолласа. Но ему вдруг стало плохо. Живот скрутило, и тошнота подступила к горлу. Это было гораздо хуже, чем после шартреза. И гораздо больнее. Кристиан упал на землю и постарался вообще не шевелиться, чтобы неосторожным движением не вызвать еще один приступ тошноты. Он чувствовал, как все содрогается у него в желудке, и из последних сил сдерживал рвоту, чтобы удержать кровь парнишки в себе.