Прекрасным местом по красоте и обилию рыб был этот коралловый риф, где вырос и жил Луфарь, где все было знакомо и привычно. Одиночество не тяготило его. Он знал, что неподалеку сбиваются в стаю его сородичи, чтобы двинуться в родные, еще неведомые северные воды на нерестилище, но пока не присоединялся к ним и вольготно обитал в прогретом солнечном мелководье. На большие глубины, в холодный мрак Луфарь не опускалсятам было неуютно и мало пищи для него. Па поверхности океана он тоже появлялся редков последнее время там несло отвратительной вонью и вода была ядовито-горькой, она разъедала глаза, залепляла чем-то жгучим жабры, и дышать становилось тяжело. Отпугивали шум и вибрация воды, вызывавшая боль в теле. Что-то с грохотом бурлило над головой, и порою Луфарь видел, как из белого вспененного водоворота вдруг выбрасывало ошметки рыб, случайно попавших под этот бешено крутящийся острый предмет. Наверху проходили темные и чуждые всему живому громады, за ними-то и тянулся этот губительный маслянистый след. И тогда Луфарь, как и все живое, оказавшееся вблизи, старался уйти подальше от дурно пахнущего черного чудовища, такого огромного и могучего, словно кит. Внизу, на дне, были звезды, прекрасные живые звезды! Оранжевые, нежно-голубые, темно-синие с белым крапом, бордовые с ярко-голубой сеткой поверху, встречались и сиреневые, и фиолетовые, и пурпурно-красные. Выше, где вода более прозрачна, располагались звезды светлой окраски, нижетемной. Иногда все дно было так густо покрыто звездами, будто выложено самоцветами, и такими яркими, что казалосьони горят.
Луфарь не знал, да и знать не мог, что если звезду извлечь из воды, то поблекнет цвет, пожухнут краски и звезда, умирая, станет тускло-серой, невзрачной, потеряет свою яркую красоту. Об этом знает лишь человеквенец природы. Но Луфарю было известно, что там, где много звезд, дно всегда чисто и вода прозрачна. Звездысанитары океана. Едва погибнет рыба, моллюск или краблюбое существо в воде, как труп его тотчас облепят звезды, и через некоторое время дно будет чистым. Луфарь не ведал, конечно, что в последнее время звезды расплодились так потому, что им приходится бороться с загрязнением океана, но он знал другое: звездахищник и может напасть, и потому огромных звездвеличиной с него самогоон избегал. В общем-то он был равнодушен ко всем звездам, гребешкам и актиниям, ко всем ползающим, прыгающим или неподвижно сидящим на месте морским существам, если они не были для него добычей. Луфарь питался ставридой, анчоусом, сардиной, не брезговал любой небольшой рыбешкой, мальками и рачками, в изобилии, как мошкара, плавающими в воде. Гонялся за летучими рыбками и в азарте охоты иногда выпрыгивал вслед за ними в душный, гибельно-жаркий, ослепляющий невыносимо ярким светом мир, в тот огромный, чуждый мир, где не было места для него. И Луфарь испуганно падал в родную стихию, забыв порою и о добыче. Добывать пищу в приповерхностном слое было легче, особенно по утрам и вечерам, когда рыба поднималась со дна и толклась здесь, питаясь планктоном, и Луфарь с удовольствием поедал рыбью мелочь. Уходил он и глубже, в зеленовато-коричневый сумрак длинных и гибких водорослей, в буро-зеленые ленты морской капусты, где во множестве резвились стайки мелких серебристых рыб, вкусных и сытных; боком крались коричневые крабы, выискивая добычу; жили черные и фиолетовые ежи, все время оборонительно щетинившие короткие острые иголки, были они мелкие, но очень прожорливые, и там, где пройдут гуртом, не останется ни травинкитак чисто выщиплют; водились и желтые креветкилакомая закуска Луфаря; обитали гребешки, порою сплошным ковром покрывая дно своими белыми, лиловыми и розовыми ребристыми и круглыми раковинами. Луфарь не ведал, что люди вываривают эти раковины в кипятке и делают из них изящные безделушки для украшения своих жилищ.
Многое знал Луфарь из жизни океана, но почти ничего не знал о том, что происходит за его пределами, где нещадно палит солнце и нечем дышать. Там был совсем иной, пугающий своей непостижимостью мир, и границей между родной стихией и тем непонятным, чужим миром была поверхность воды, что мерцала вечно неспокойным серебристо-голубым светом и играла легкими бликами. Рябь этих бликов проносилась по отмели то яркими, то темными пятнами, и Луфарь порою гонялся за ними. На этот раз едва Луфарь достиг глубины, как увидел акулу. Длинное, мощное, стального цвета тело ее бесшумно скользило над зелено-коричневыми водорослями. Холодно белело плоское ненасытное брюхо, и широкой щелью чернела на косо срезанном рыле страшная пасть. К брюху ее присосались две небольшие рыбы-прилипалы, питающиеся остатками добычи беспощадного владыки. Акула отбрасывала зловещую тень, и эта длинная черная тень, будто огромная тяжесть, приминала все живое на дне; водоросли, казалось, гнутся под ней. Все, кто мог, брызнули врассыпную. Мимо Луфаря в панике пронеслась стайка шустрых мелких рыбок, длинными белыми молниями проскользнули две рыбины-сабли и исчезли в зарослях морской капусты, золотыми слитками упали на дно окуни. Гребешки с коротким испуганным щелчком захлопнули створки ребристых раковин, быстро вращаясь на месте, ввинтились в песокисчезли с поверхности, будто век их тут не бывало. Камбала, которую и так-то едва можно заметить на грунтеона всегда окрашена под цвет дна,судорожно трепыхнулась раз-другой-третий и тоже зарылась в песок. А звезды замерли в разных позах, кто плашмя, кто стоя на ногах-лучах. С бессильной угрозой подняв клешню и вытаращив глаза, застыл краб. Даже актинии с пугливой поспешностью собрали лепестки-щупальца в комок и свернулись в серые невзрачные кочки. Ни дать ни взятькруглые камни лежат. Все живое насторожилось, оцепенело. Луфарь кинулся в узкую расщелину между камнями, забыв, что там можно натолкнуться на осьминога или электрического ската, очень любящих такие укромные местечки; осьминоги даже сооружают себе дом из камней и, забравшись в него, терпеливо ждут добычу. Едва Луфарь шмыгнул в темноту расщелины, как из-за каменного карниза скалы стремительно выбросились два грязно-голубых бородавчатых жгута и обвили ничего не подозревающую и медленно скользящую мимо акулу. И взбурлила вода!
Акула, застигнутая врасплох, рванулась в сторону, но мощные щупальца уже намертво присосались к ней и только сильно натянулись. Акула пружинисто изогнулась и единым махом отхватила бритвенно-острыми зубами ближнее щупальцеоно задергалось коротким обрубком, и вода окрасилась темно-голубой кровью. Но вместо откушенного из темноты расщелины выплеснулся другой упругий жгут и туго охлестнул тело акулы. Хищница напряглась в могучем усилии, нанося страшные удары хвостом, но удары не достигали врага, укрытого в каменном гроте, лишь взбаламучивали воду. Резко изогнувшись, акула сумела отхватить еще одно щупальце, и оно, извиваясь бледно-голубой змеей, бессильно падало на дно. На смену обрезанному щупальцу из расщелины выбросились сразу два и намертво оплели акулу, мимоходом раздавив одну из рыб-прилипал. Осьминог, держась за обломок скалы, медленно подтягивал добычу к себе. Бурлила окрашенная голубой кровью вода, как под ураганными порывами ветра пригибались водоросли, поднимался со дна рыжий ил. Шум битвы заполнял все вокруг. Луфарь с ужасом наблюдал за поединком самых страшных существ в океане. И даже в узкой расщелине, где мог поместиться лишь он один, не чувствовал себя в безопасности.
Луфарь помнил, как однажды он на мгновенье почувствовал на своем теле губительную силу щупальца и, охваченный паническим ужасом, еле вырвался на волю и долго еще носил на боках следы страшных присосок. На его счастье, тот осьминог успел лишь коснуться его концом щупальца, да и был не таким большим, как этот. Этот был гигант. Смертельная схватка продолжалась. Акула была еще опасно сильна и сумела отсечь третье щупальце. Осьминог ввел последний резервеще три щупальца. Но как только он перестал держаться за выступ скалы, акула могучим рывком выдернула его из грота. Голова осьминога раздулась, и на ней резко выделялись выпуклые черные глаза под толстыми надбровными дугами, что бугрились двумя безобразными наростами. Устрашая акулу, он выпустил вдруг темное облако «чернил», и на какое-то время оба скрылись в непроглядной мути. Акула содрогалась в губительных тисках осьминога, пытаясь вырваться из плена, и, нанося удары хвостом куда попало, выхлестнула врагу глаз. Осьминог то наливался краснотою, пугая акулу, то в ярости белел, то вновь становился голубым. Огромные щупальца его то вспухали это он нагнетал в них кровь, чтобы еще безжалостнее душить врага, и тогда кровь толчками выходила из обрубков; то щупальца мягко опадалии бородавки на них выделялись безжизненной бледностью. Почувствовав эту слабость, акула в отчаянном усилии изогнулась и отсекла осьминогу еще одно щупальце, обрубок, теряя силу, упал на дно, но осьминог из последних сил неотвратимо сдавливал врага. И акула разевала страшную пасть уже не для того, чтобы отрезать еще одно щупальце, а задыхаясь и безгласно крича.