Когда Фальконер вернулся в дом, было уже очень поздно. К его удивлению, под дверью спальни его жены виднелась полоска света. Ариэль тоже не спится? Возможно, ему стоит поговорить с ней о её новой жизни, успокоить её.
Понимая, что обманывает себя о своих намерениях, но, не сумев сдержать порыв, он прошёл по коридору и постучал в её дверь. Ответа не последовало. Повернув ручку, он отворил дверь, пересёк комнату и подошёл к кровати.
Ариэль заснула за книгой и теперь лежала, склонив голову набок, а её светлые волосы водопадом рассыпались по подушке. В плиссированной ночной рубашке с завязками она была самым красивым созданием, которое ему доводилось видеть в жизни.
Фальконер взял книгу, которую Ариэль уронила на одеяло. Это оказался один из томов Уильяма Блейка, мистического поэта и художника. Хороший выбор для девушки, которая тоже была художником. Он положил книгу на столик рядом с вазой с розами, погасил свет и велел себе выйти из комнаты.
Но прежде бросил последний взгляд. Шторы в спальне были не задёрнуты, и в лунном свете Ариэль казалась статуей, созданной из слоновой кости и серебра. Фальконер смотрел на неё с упоением, понимая, что больше никогда не сможет себе этого позволить, потому что не мог доверять себе, находясь к ней так близко.
Когда её образ запечатлелся в его памяти на всю оставшуюся жизнь, Фальконер повернулся, чтобы уйти. На полпути к двери его решимость поколебалась, и он снова обернулся. Невольно его рука поднялась и потянулась к ней.
Фальконер всю жизнь подавлял в себе ярость, и оттого сейчас проявилась вся её мощь, левой рукой он выхватил розы из вазы и, не обращая внимания на вонзающиеся в пальцы шипы, правой рукой сорвал соцветия. Затем принялся медленно осыпать Ариэль нежными алыми лепестками, будто язычник, поклоняющийся своей богине. Падая в лунном свете, они походили на чёрный бархат.
Один лепесток, коснувшись её щеки, скользнул по плавному изгибу и замер на её шее, именно так Фальконер жаждал к ней прикоснуться. Воздух наполнялся опьяняющим ароматом роз, лепестки сыпались на её золотистые волосы и тонкую муслиновую сорочку, которая поднималась и опускалась в медленном ритме её дыхания.
Когда в руке ничего не осталось, Фальконер, судорожно вздохнув, повернулся и навсегда покинул её комнату.
Осень
Ариэль добавила в смесь ещё немного жёлтой краски, провела кистью по черновику и критично осмотрела результат. Да, этот оттенок подойдёт для основного цвета переливающихся буйными красками осенних листьев.
В течение двух часов она сделала несколько акварельных набросков леса. Ей хотелось скорее передать впечатление от яркого пейзажа, чем создать точную копию. Как сказал Джеймс, теперь, когда фотографы могут достоверно воспроизводить изображения, у художников больше свободы для экспериментов и абстракции.
Во многих отношениях акварель - самый трудный и капризный материал, поэтому работа поглощала всё внимание Ариэль. Наконец, оставшись довольной картиной, она принялась убирать свои принадлежности в седельные сумки, которые конюх в Бельтере изготовил специально для их перевозки по поместью. На поляне царило безмолвие. Высокие вязы над головой Ариэль шумели на ветру, словно плыли в небесной реке.
Её жизнь легко и быстро вошла в привычную колею. Как и обещал муж, у неё были покой, свобода и всё, что можно купить за деньги. Фальконер выдавал ей впечатляющее содержание. Она с восторгом заказывала самую лучшую бумагу и холсты, дорогие кисти и краски, совершенно не задумываясь о стоимости.
Кроме того, иметь в своём распоряжении такое богатство оказалось довольно познавательным. Купив художественные принадлежности, Ариэль поняла, что ей больше не на что тратить деньги. Едва ли стоит приобретать книги, поскольку библиотека в Бельтере была лучшей из всех, что ей довелось видеть. И не нужно тратиться на одежду, ведь после свадьбы муж подарил ей целый гардероб.
А ещё он подарил ей превосходную благонравную серую кобылу по прозвищу Наперстянка, настолько красивую, что на её фоне остальные животные в поместье выглядели довольно странно. Они вполне справлялись со своей работой, но у них были костлявые ноги, свислые уши и грубая шерсть, которая не смягчится даже после самой тщательной чистки. Лошади в парных и четверных упряжках совсем не подходили друг другу. Ариэль подозревала, что здесь им, как Церберу и Трёхножке, дали приют, потому что их не оценили по достоинству в мире, где внешность ставилась выше способностей.
Ариэль умиляли разношёрстные лошади в упряжке, и тот факт, что муж купил для неё Наперстянку, вызывал в ней некое возмущение. Неужели он думает, что она не способна оценить что-то неидеальное? Вероятно. И всё же он хотел её порадовать, едва ли она могла жаловаться.
Да, Джеймс подарил ей обещанную мирную и свободную жизнь. Она могла рисовать сколько душе угодно, ведь ей больше не приходилось тратить большую часть времени на тщетные попытки следить за запущенным поместьем отца. Качество её работ улучшалось, и отчасти в этом была заслуга мужа, потому что за ужином они часто обсуждали искусство. Его превосходные познания в живописи и проницательность оказались весьма полезными, поскольку её способности являлись скорее интуитивными, чем аналитическими.
Но вместо того, чтобы сесть в седло и направиться домой, Ариэль обняла Наперстянку за шею и уткнулась лицом в её лоснящуюся, пахучую шкуру. Ариэль очень повезло. Почему же тогда она ощущала себя такой несчастной?
Ох, Наперстянка,проговорила Ариэль сдавленным голосом.Мне так одиноко, как никогда прежде. Иногда кажется, что ты мой единственный друг.Это заявление подозрительно походило на жалость к себе, но было правдой. Если бы она не попросила мужа с ней ужинать, они бы не виделись по нескольку дней подряд.
Каждый день Ариэль с нетерпением ждала ужина. Фальконер оказался весьма приятным собеседником, начитанным и забавным, с которым можно обсудить любую тему. Несмотря на её юность и недостаток знаний, он никогда не грубил и не проявлял пренебрежение к её мнению. По правде говоря, благодаря беседам она узнавала много нового и вдобавок получала огромное удовольствие.
Однако каким бы приятным ни был ужин, как только он заканчивался, Джеймс вежливо желал ей спокойной ночи и уходил. И Ариэль больше не встречалась с ним до следующего вечера, разве что случайно видела вдалеке, как он разъезжает по поместью.
Слуги в Бельтере вели себя на удивление сдержанно. В Гардсли Ариэль со всеми ладила, но в людях Фальконера спустя четыре месяца она ощущала всё ту же отчуждённость, что и в день своего приезда. Исключением был только Паттерсон, старый, полуслепой конюх, который на свадьбе выступал шафером. Он, по крайней мере, проявлял дружелюбие, хотя и не особо располагал к общению. Лишь Паттерсон, Наперстянка, Цербер и Трёхножка составляли почти всю светскую жизнь Ариэль. Даже подруга Анна не писала уже несколько месяцев, вероятно, потому, что была поглощена своей новой семьей.
Со вздохом вскочив в седло, Ариэль направилась к дому. Ей всегда удавалось жить вполне счастливо в своём собственном мире. Она не чувствовала себя одинокой, пока не приехала в Бельтер. Теперь ночь считалась для неё хорошей, если Трёхножка соизволила спать на её кровати.
Ариэль изменилась, и винить за это нужно мужа. Теперь ей стало недостаточно уединённости, ей нравилось проводить время с Фальконером, слышать его низкий ласковый голос, смеяться над его тонкими шутками. Она бы с радостью ходила за ним по пятам, как Цербер, но знала, что Джеймсу это не понравится. Она всего лишь молодая и не очень интересная женщина. Он согласился на одну совместную трапезу в день, но находиться в её обществе дольше, вероятно, наскучит ему до смерти.
Ариэль не осмеливалась рисковать тем, что имела, попросив больше, чем он был готов дать.
Она остановила Наперстянку перед конюшней, и Паттерсон вышел, чтобы помочь ей спешиться. Когда ноги Ариэль оказались на земле, она неожиданно для себя задала вопрос, навеянный предыдущими мыслями.
Паттерсон, почему все слуги ведут себя со мной так сдержанно? Я что-то не так сделала?
Старик перестал вынимать из сумок её художественные принадлежности.
Нет, миледи. Все считают вас очень достойной.