Золотой мальчик, золотая девочка - Татьяна Соколова

Татьяна СоколоваЗолотой мальчик, золотая девочкаПовесть о счастье

Очевидно, так должно бытьчем дальше, тем большекажется мне, что всё это бывшее было совсем не со мною. По крайней мере, я в нём не участвовала. А, может, всего этого не было вовсе. Хотявсе, кто участвовал, говорятбылотолько не так, или не совсем так, или не так совсем.

Но этоконечноэто банальнокаждому видеть всё по-иномуа мне всё чаще хочется и вовсе не бывшего

Дворник (монолог)

Каждое утро, ровно в шесть, ни минутой раньше или позднее:

 Так-так! Так-так!

 Скрр-скр-р! Скрр-скрр!

 Шыы-ы-рк!

Откуда он взялся?

Был хороший типический дворникнеприметный, «не видноне слышно», швыркающий острым красненьким носиком, в куцей пятнистой штормовочке и такой же кепке.

Я смотрела из окна моей гостиной, как у соседнего дома в утренних сумерках безмолвный ветер элегическибудто одинокую ветлу на высоком угорераскачивает его длинную, держащуюся за метлу фигуру.

Я смотрелаи мне становилось теплее в моей маленькой прохладной квартире, в нашем день ото дня холодеющем мире.

И вот, кажется, уже по осени

Да, именно по осения не сразу догадаласькак это так совпало?

По осени со мной стало происходить то, чего в реальности быть не может. Вернее такв мою реальность вошло что-то ей совершенно не нужное и не столько даже бесполезное, сколько вредное.

Конечно, у меня довольно нетривиальное понятие о реальностиона вовсе не состоит из одного видимого нами мира, но органично включает в себя и мир невидимый.

Особенно важно, что невидимую реальность физическим зрением мы видеть не можемэто закон. Всё остальноете или иные отклонения от него, всяческие ясновидения и прочая паранормаликавозможны, но неполезны, а порой и смертельно опасны для человека.

Так вотоднажды мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Ну, так, ни с того, ни с сегоиду по улице и вдруг чувствую на себе чей-то пристальный взглядзамираю, оглядываюсьникого.

Так и должно бытьникоготеперь люди ходят даже в толпе словно бы в пустоте. Особенно чувствуешь это в столицах и мегаполисахчем ближе к центрутем заметнее.

В маленьких городках тысяч до стата же картина, смягченная разве тем, что многие знают друг друга. Но к незнакомцам и в маленьких городках реакция год от года типичнееот пустоты к пустоте.

А тут этот взгляд в спину.

Ну, что жерельсы по привычке на себя перевеламожет, каракульчу рано наделамех, даже тонкий, у многих ассоциируется только с зимойили сумка моя новая от Шанель кому-то приглянуласьладно.

Однако взгляд не исчезает, нет-нет да опять, будто стёклышком острым, через лопатку, в сердце кольнёти не то чтобы тревожит, но неприятно за себязакоренелую реалистку.

Тут необходимо добавить, что реалистка эта ко всяческим взглядам давно привыкла и умеет отличать взгляд случайный от взгляда любопытствующего, взгляд слежки от взгляда изучающего, даже испытующего.

Серьёзных источников последнего в заштатном этом городке никак в отношении моей персоны быть не могло.

И примерно в то же времяпоследовательности я не фиксировалатот неприметный дворник от соседнего дома незаметно исчез, а на его месте появился новый, будто впервые до работы дорвавшийся.

Сначала я смотрела на него из окна моей гостиной без гостей по привычкедворник и дворниккакое мне дело? Очень настоящий, без всяких привычных мне киношных придурств или конторских закосов.

Ну, рьяный чересчур, чрезмерно старательныйникакой в нём элегичности, от близости с природой задумчивости, привычных для дворника пролетарских манервы когда-нибудь видели дворника с носовым платком?

Да мне-то что? Пусть.

Однако с наступлением зимы стал он меня несколько утомлятьшуму от него до моего окна долетало больше, чем от того дворника, что работает у нашего дома.

Вот и теперьлишь начало седьмогоон уже долбит, скребёт и метёт. Конечно, у каждого своя функция. Как писал из лагеря Никон Оптинский«Радости моей нет предела».

Потому что утро, несмотря ни на что, дивноетихое, синее. Видимое из окна моей гостиной, замкнутое между двумя пятиэтажными домами пространство похоже на вольно разросшийся сад.

Чёрная графика кустов и дерев, невообразимой формы ветокна белом, пушистом, воздушном, вздыбленном волнами скрытых под ним высоких пней снегу.

В ста тёмных метрах, через этот садфонарь на вершине матово белеющего в темноте бетонного столба.

Сам эллипс белого света от фонаря не виден. Конус освещенного им пространства направлен к дому напротив, рассеян.

В центре светового конуса, внизу, между узенькой мостовой и серым домомтротуар перпендикуляром к подъездной двери.

Алый крошечный уголёк сигнализации на этой двери мелко-мелко дрожит, кажется суетливым, зловещим, несчастным. Несчастен он словно бы оттого, что слишком маленький и не может сделать такую большую злобу, какую ему бы хотелось.

В этом же конусе новый дворник долбит чугунным ломом, скребёт железной совковой лопатой и синтетической жёлтой метлой до последней льдинки выметает с тротуара добытое ломом и лопатой крошево.

Широкий щербатый тротуар между двумя забранными в низенькие ажурные решетки газонами после его ударной работы девственно чернеет.

И падает снег!

Идёт конец ноября и падает снег.

В тёмном воздухе падающего снега не видно. Словно бы нет его и в светлом конусе, освещающем часть двора. И только там, где свет выходит из абажура фонаря, в маленьком, буквально на полметра, полутёмном эллипсе, снег падает.

Каждый раз по-иному. Токрупными хлопьямивалится, танцует, проноситсяи даже иногда в задумчивости как бы останавливается. Мелким сечивом, сырым и серымобрушивается, сечёт, рубит плотный воздух. А бывают ещё шарикибелые, шершавые, плотненькие зёрнышки небесного пшенасыплются мягко, пушисто, благодатно.

В тишине тёмного ноябрьского утра падающий снег кажется единственным живым существомдышащим, изящным, настоящим, которое никогда не спит, лишь проявляется, когда считает необходимым.

А новому дворнику всё нипочёмдолбит, скребёт, метёт. Неужели ему недоступна никакая красота?

Да, мне вчера сказали, что бывают люди, которым изначально недоступна никакая красотау них просто нет эстетического чувства.

Не думаю, что это возможно

Оранжевое (дневник)

А что я мог?

Она стояла в окне как на картине. Окно оранжевое, ярко освещённое, на первом этаже. Откуда она, такая, взялась? Только одно мне и хотелось спросить у неё, сразуглупое, бессмысленное, бесполезноеоткуда она такая взялась.

Но я и спросить не могкажется, в первое же мгновенье, как увидел её, сразу замер, затих и словно бы умер.

Нет, не сразу.

Сначала я просто удивился этому кухонному окну. Как можно так жить, когда столько оранжевого? Обои белые, конечно, в мелкий оранжевый цветок. А всё остальноешкафы, абажур, прозрачные шторы, какие-то вазы, даже холодильник и лампочка в абажуреоранжевые!

Не скажешь, что пёстро иль дико, нонетипично, странно изачем?

Тогда я посмотрел на неё. Просто женщина. Самая обыкновенная. Не молодая, не старая, не высокая, не маленькая, не толстая, не худая. В чём-то цветастом. Волосы на прямой пробор, и две тоненьких косы за плечи откинуты.

Просто стоит женщина у окна своей кухни и смотрит на улицу. И больше ничего. Её ведь дело, что всё вокруг неё оранжевое.

Но как-то так онакрасиво, что ли, стоит, и ещёбудто вокруг неё никого во всём мире абсолютно нет. Более тогобыть не может.

Вот поправила правую косу. Руки на груди сложила. Плечами повела как-то так, важно, что ли, красиво опять же. Полуобернулась вправо.

Как немое кино. Стою, как дурак. Смотрю. Лавочка рядом. Сел, закурил. От окна до меня метров пятьдесятчерез газон, мостовую, детскую площадкускамейка об одну доску на двух чурбаках, под могучей, ровесницей мне, ёлкой. Сижу, о своём размышлять стараюсь.

Осенью дворником наниматься не выгодно. Павший лист прошёлгрязь насталапойди, из неё мусор повыковыривай. А потом, конечно, снегглавная работа дворника на пятьдесят восьмой параллели. Потому мне место сразу и нашлосьумники на зиму в вахтёры да в охранники идут.