Брат больше читал книгу, чем слушал, поэтому сменил тему.
- Аборигены все вымерли...
- Продолжай, - кивнул учитель.
- Если бы они жили, было бы опасно позволить им быть людьми. Но поскольку все они вымерли, можно говорить, что они были людьми...
И так далее. Сноп солнечных лучей переместился на другой конец крышки стола.
Этот путь солнце преодолевало уже сотни раз. Мы выходили из боковых дверей и шли по замусоренному двору между крыльями дома. Под ногами валялись клочки бумаги.
Один раз мы наткнулись на мертвфеца, одетого в лохмотья. Мы перешагнули через его ноги, а мистер Миллион тихонько обошел его вокруг. Когда мы выходили со двора на узкую улочку, горн гарнизона, расквартированного в крепости - было так хорошо слышно - созывал кавалеристов на ужин в казино. На улице де'Астикст уже были зажжены фонари, а магазины закрыты и забаррикадированы железными решетками. Улицы были полупустыми.
Наша же улица Селтамбанке выглядела совсем иначе. Приезжали первые любители развлечений. Седовласые, уважаемые господа приводили молодых парней, крепких и мускулистых, хорошо откормленных. Молодежь, которая несмело шутила и улыбалась им, показывая белые зубы, производила странное впечатление. Они всегда были здесь почетными гостями. Когда я немного подрос, то стал сомневаться, приходили ли они только для того, чтобы старшие могли получить удовольствие и хорошо отдохнуть...
Мистер Миллион не позволял нам плутать в темноте по боковым аллейкам. Мы входили через главный вход вместе со старыми господами и их сыновьями. В этой части дома, где не было окон, был устроен сад с кустами и небольшим фонтаном, в котором беспрерывно звенела вода, падая на стеклянные плитки, а также была железная скульптура пса с тремя головами, с широко расставленными и погруженными в мох лапами.
Этой скульптуре наш дом был обязан своим названием. Головы были большие и немного прилизанные, морды острые, как и уши. Одна из голов ворчала, другая, средняя, присматривалась к миру, созданному в саду, с
- 7
интересом и вниманием, третья, ближайшая к инкрустированной костью двери, попросту смеялась. Приходившие к отцу посетители обычно хлопали третью голову между ушей. Их пальцы отполировали это место так, что оно стало похоже на черное стекло.
Таким был мой мир, когда мне было лет семь, может, чуть больше. Большинство дней я проводил в маленьком классе, где царствовал мистер Миллион, или в спальне, где в полнейшей тишине мы играли с Дэвидом. Разнообразие превносили походы в библиотеку, о которых я уже писал, или - что было еще реже - какие-нибудь другие развлечения. Время от времени я отодвигал вьюнок от окна, чтобы рассмотреть, что происходит во дворе, прислушивался к разговорам домочадцев. То, что они делали и о чем говорили, меня очень интересовало.
Я знал, что высокий мужчина с узким лицом, который правил нашим домом и которого девушки и слуги называли "мэтром", был моим отцом.
Помню, что существовала еще какая-то страшная женщина, перед которой дрожали все жившие в нашем доме и которую все звали "мадам". Однако, она не была ни моей матерью, ни Дэвида, и не женой отца. Такая жизнь, а вместе с ней и мое детство, закончилась в один прекрасный вечер, когда мы с братом лежали в постелях, обессиленные игрой и спором.
Кто-то потряс меня за плечо. Это был не мистер Миллион, а один из слуг в красном мундире.
- Он вызывает тебя, - сказал он. - Вставай!
Когда я поднялся, он заметил, что я в пижаме. Я стоял и зевал.
- Одевайся и пойдем, - добавил он.
Я послушался и натянул черные вельветовые брюки, которые носил в течение дня, и свежую рубашку.