Прав был великий сказочник Шварц: там работают исключительные людоеды, то есть просто феноменальные людоеды. Да вы сами знаете, кто в ломбардах не запутывался! Не успела я глазом моргнуть, как у меня забрали фамильные драгоценности, которые мы собирали вдвоем лет пятнадцать, и отвалили триста десять тысяч.
Разбогатеть не получилось, хотя это уже сулило скромную, но обеспеченную жизнь.
Широким жестом я заплатила за квартиру и (гулять, так гулять!) купила детям по йогурту, банку лимонада на всех и три апельсина. Войдя во вкус разудалого мотовства, прихватила полкило недорогой французской ветчины без вкуса и запаха, пачку стирального порошка, рулон туалетной бумаги, килограмм шоколадных пряников, два килограмма мороженой баранины, кочан капусты, пакет финской муки, две пачки маргарина «Домашний», три десятка яиц, килограмм сахара и
И тут деньги опять кончились. Я изумилась и впала в нищету.
Свора голодных подростков, оккупировавших кухню, корыстно обрадовалась моему приходу и загляделась на сумки у меня в руках.
Ешьте, ребята! я щедро выкинула на стол всю снедь разом.
Лучше бы деньги не тратила. Через десять минут, отвернувшись от разгромленного стола, они разочарованно уставились на мои пустые руки.
Сгиньте с глаз моих, пожалуйста, попросила я. Больше ничего нету. Пойду по сусекам поскребу.
Что там было, в моих сусеках? Средней заношенности тряпки, которые не взял бы ни один приличный секонд-хэнд. Я с сомнением перебрала свою одежку. Может, неприличный возьмет?
М-да, подумала я, вот гад! Уже месяц не разговаривает, и ни копеечки. Ладно, я ему морщиниста, бесхозяйственна и нехороша, но детей-то за что? Они, скучное дело, есть хотят независимо от родительских распрей и, что удивительно, хотят есть каждый день и неоднократно.
Все-таки не был он таким раньше. Не так еще ругались, но в пределах светлого дня. К середине ночи всегда мирились, железно. Я вспомнила бурные примирения и, кажется, загрустила.
Может, случилось что?
Пришла подруга 1, участливая и завистливая:
Тебе надо подать на алименты, твердо определила она, он уже третью бабу меняет.
Четвертую. Первой была я, самолюбиво ответила подружке, чтобы не поступаться приоритетом.
Тем более. Чего ради ты ему деньги даришь? Трое детей! Тебе не вытянуть.
Черта с два не вытянуть! Не буду я у него деньги проситьне стану дальнейших баб бездолить!..
(Смешные и милые давние воспоминания: он в моем подъезде с охапкой кувшинок; он, показывающий мне родительскую дачу так, как будто нам действительно интересно, где растут яблони, а гдеклубника; он, наутро приготовивший мне завтрак и уронивший яичницу прямо в постель; он, деревянным голосом объявляющий родителям: «Папа и мама, вот моя»; он, висящий на водосточной трубе у окна пятого этажа роддома: «Сын!..»; он, пляшущий на снегу: «Я же говорил, что девка родится!» Он, ласково утешивший: «Ну, раз уж аборт позднорожай, что уж сделаешь. Где двоетам и трое». И страшный сон, приснившийся мне полгода назад: длинный низкий шепот, извивающийся по постели: «Любовь прошла-а-а»)
«Об этом я подумаю завтра», сказала Скарлетт ОХара. Ветром меня не унесетнекуда, на содержание нас никто не возьмет, а на мою зарплату мы не проживем.
Позвонила верная и состоятельная подруга 2:
Ну, как твой козел?
Он не мой и не козел, обиделась я за коммунального соседа, у него возрастные явления. Переходный возраст.
Ну-ну, давай защищай! Он тебе деньги-то дает?
Раз не дает, значит, нет у него.
Ну-ну. А тебе в твоей богадельне-то платят?
Платят. Шестьсот. И детские сто тридцать.
Ну, давай ложись и с голоду помирай. Значит, так: послезавтра к десяти приедешь в Апрашку, под аркой я тебя встречу, возьмешь носки и колготки на реализацию. Понятно?
Никогда. Я торговать не буду никогда, испугалась я, а вдруг кто-нибудь увидит?
Увидят, дружески пообещала верная и состоятельная, а не увидят, так ты ноги протянешь, идиотка!
Так я стала новой русской.
Забили стрелку
Рэкетиров было двое: один вежливый, но очень длинный (я емупо ухо), а другой с фонарем под глазом, но совсем маленький (он мнедо плеча). Нормальные такие, обыкновенные рэкетиры. Как в кино показывают: куртки, затылки и пальцы веером.
Вы же умная женщина, говорил очень длинный, представившийся, конечно, Малышом, не мы, так другие. Крыши-то у вас нет?
Ой нет, извините, пожалуйста, я на всякий случай смутилась.
Да что ж извиняться-то? Оборот ваш мы знаем, трудности у вас, понятно, как у всех, но лишняя головная боль-то вам зачем? Так что лимон в месяц. На первое время. Если будут проблемызвоните.
Крыша, как я поняла, у меня появилась. Но тут же и поехала. Кажется, через месяц я вывалюсь из ненавистной рыночной нереальности в любимую академическую действительность, где шестьсот + детские. Не хочу: за полгода дети привыкли есть. И я тоже.
За детишками вашими присмотрим. Мало ли что может случиться? внесла полную ясность маленькая сволочь с фонарем.
Та-ак. За что боролись? Вот на это самое и напоролись. Отреагировала я молниеносно:
С этими-то? Душу всю из меня вынули, паразиты, доверительно сообщила я слегка обалдевшим от такого поворота крышедержателям. Хоть бы и делись кудаперекрещусь! Папаша, козел вонючий, смылся, возись теперь с его отродьем! Да я, ребята, честно, столько раз мечталаотвалились бы они от меня все! и я с надеждой посмотрела на рэкетиров: может, освободят они меня от отродьев? Спасут остатки дней не первой молодости?
Они смотрели на меня как на ненормальную: не по понятиям, да и смена лексикона их явно озадачила
Да нет, вы нас не так поняли. Мы такими делами не занимаемся, припугнулся Малыш, наше делоохрана.
Я отчетливо разочаровалась:
А-а Ну что ж, охрана мне, конечно, нужна Но вы же понимаете, миллионэто нереально.
А чё, ты в три горла жрать собираешься? вскинулся совсем маленький с фонарем.
В три горла я, естественно, не собиралась: нас было четверо.
Умолкни, Юрик, посоветовал Малыш, ну и сколько?
Двести! щедро посулила я. И знаете что? Давайте по безналу! И всем хорошо будет. Извините, ради Бога, Малыш, а как вас зовут?
Андрей, удивился он.
А по отчеству?
Петрович, с натугой припомнил сын Петра.
Видите ли, Андрей Петрович, культурно продолжила я, мои проблемыэто мои проблемы, но вам же надо аккуратно платить?
Вот и заплатишь, когда скажем, высунулся жадный Юрик. И какие такие двести?
Минуточку. Андрей Петрович, попросите, чтобы меня не перебивали. Бедному Малышу явно нравилось быть Андреем Петровичем. Юрика я вельможно не замечала. «А чё, в натуре, с трудом думала я на незнакомом языке, вживаясь в роль, если я такая крутая, что ко мне рэкетиры явились, с шестерой, что ли, базарить?»
Закройся, ты! рявкнул Малыш, и маленький Юрик усох на стуле. Ну?
Видите ли, Андрей Петрович, совсем культурно продолжила я, товар я беру по безналу. Торгую через кассу. Выручкув банк. За наличку мне поставщики товар не отпустятфирмы солидные. Миллион! Что такое сейчас миллион? Копейки. Но по безналу. А наличку я сама-то в руках держу, пока в банк еду. Ну, выну я этот миллион раз-другой, и все. Серьезно. Мне это надо? А вам?
Глаза Малыша медленно застилала скука. Это он уже сто раз слышал. И что в ответ сказатьзнал. А вдруг у Юрика в кармане раскаленные утюги уже наготове?
Так вот, Андрей Петрович, я могу только догадываться, через что вам пришлось пройти, чтобы добиться вашего нынешнего положения. Вы сильный человек, Малыш приосанился, и, поверьте, я много старше вас, незаурядный человек.
Взор Малыша стал осмысленнее. Надо бы мне прибавить, углубить и расширить.
Вы явный лидер, явный. И вам бы, с вашим умом и внешностью, одобрительно-оценивающе, как старшая сестра или молодая мать посмотрела я на него, в приличном офисе бы сидеть. К такому, как вы, мы сами должны идти, и идти открыто, легально. И не дань нести, а идти за помощью, потому что если не вытак кто же?!
«Боже, помоги мне! думала я в душевной панике, произнося уверенные слова. Что я несу!»