То ли дело сейчас! Вся страна понимает, что упоительна власть и сладостны плоды ея. Будет времяне поленитесь, прогуляйтесь по налоговой инспекции. И вы увидите:
двадцатилетних мальчиков, млеющих от любви к пятидесятилетней крашеной даме, и столько восторга, столько внимания на безусых физиономиях;
холеных матерых мужиков в дорогой коже, почтительно отклячивших зады на полметра от вертикали перед налоговым пацаном, плюющим в потолок в скуке душевной;
битых жизнью торговых дам, усердно и искренне объясняющих, что юная барышня, сидящая по ту сторону налогового барьера, кладезь мудрости, житейского опыта и очарования;
и многих, многих вы еще увидите там!
Сплошное, понимаешь, согласие и примирениенарод и налоговая инспекция едины.
И я как все. Люблю налоговых инспекторов, чту налоговую полицию, да и вообще, станет грустно, навалится хандрапойдешь, поплатишь налоги, вот и полегчает! Славненько так становится.
Инспектрис было две. Выглядели они, как обычно выглядят налоговые инспекторы, за сотню лет существенных изменений в породе не произошло.
Не отказавшись от ритуального кофейку-с с пристойным случаю, но скромным печеньицем-с, они погрузились в пучины моей доблестной финансово-хозяйственной деятельности. Горестно шуршали страницы бухгалтерских книг
Зазвонил телефон.
Дрась, это я! пулеметно выпалил Малыш. Я к вам вечером заеду в девять один дверь держите открытой чтоб мне на площадке не светиться, и он бросил трубку.
«Господи, подумала я в рифму, вот пруха! Не понос, так золотуха», и стала старательно рисовать Малышеву фигуру на виселице с непропорционально толстым канатом, стянувшим небритую бандитскую выю. Язык удавленника стелился по земле, завиваясь цифрой 2. Два миллиона штрафа я еще могла заплатить. Но раз могла дванапишут десять. А вот это уже все равнодесять или, скажем, сто пятьдесят. И я развеселилась.
Наконец инспектрисы, видимо утомившись и одобрив трудолюбие и благонравие проверяемой, промолвили:
Проверим кассу. Откройте сейф, пожалуйста.
Я поднялась со стула и прошествовала к сумочке, валяющейся в углу у двери (у меня в ней ключ от сейфа, в кошельке. За кассу-то я совершенно спокойна была. Кассовый аппарат мне каждый вечер приятель перекручивает. За тридцатку. Он вообще-то ученый секретарь в НИИ радиоэлектроники, но кое-что руками еще умеет и половину рынка обслуживает).
Наклонилась я за сумочкой О Боже! Доразгружалась, бестолочь! Тоненький верткий червячок прошмыгнул по позвоночнику, плотный туман застлал на мгновение глаза
О вы, явные и тайные рыцари великого Ордена Радикулитчиков, вы, обладатели Единственно Верного Средства от Радикулита, вы, Мученики Позвоночника, братья и сестры, к вам обращаюсь я!
К вам, потому что больше никто не поймет и объяснить невозможно, почему я, как искореженная тайфуном сосна, застыла в немыслимом штопоре, оттопырив шуйцу в приветственном жесте в сторону инспектрис, а десницей так и не дотянувшись до заветной сумочки.
Дамы извергли волну непонимания:
Ну? Стоять будем? Или сейф открывать?
Проклятая сумка маячила перед носом (неряха! Вечно все раскидываю), но в руки не давалась, хоть ты убейся. Каждое движение, каждое дыхание мгновенно наказывалось оглушительной болью, и через пару минут тишины, звенящей от нарастания налоговой напряженности, я сдалась:
Извините. Прикрючило. Радикулит. Возьмите. Пжалс-ста. Сумочку.
Ну понятно, как сейф открывать, так сразу радикулит, в унисон спели инспектрисы.
Нет. Пжалс-ста. Сумочку. Возьмите.
Ага-а Так-так Ну-ка, пиши, Наталья, радостно велела та, которая постарше, той, которая помладше, попытка дачи взятки при проведении проверки.
Не. Взятка. Сумочка. Там. Кошелек
Которая помладше в восторге подпрыгнула:
Ой, Ирина Иванна, и правда взятка! Мнетак первый раз дают, а вам?
НЕ. Взятка. Кошелек. ВОЗЬМИТЕ.
Ты пиши, Наталья, пиши: «Кроме сумочки проверяемая настойчиво предлагала кошелек, в котором находилось»а сколько там у вас?
Триста. Тыщ. И. Сто. Баксов. НЕ!!! Взятка Ключ. Возьмите сейф.
«Находилось триста тысяч рублей (ты числом и прописью пиши) и сто долларов сэшэа». Это же надо до такой наглости дойти! Копейки какие-то у нее с полу подбирать! А с виду приличная. А чего это она нам сейф все пытается всучить, а, Наталья?
Да ну его, Ирина Иванна. Он тяжелый.
Ты язык-то придержи! Не понимаешьтипичная провокация, сколько проверок сделала, такого не видала. Идите, милая, расписывайтесь.
«Господи, думала я в тупом отчаянии, вот уж влипла, так влипла. Они что, от рождения идиотки? Или им Налоговым кодексом мозги повышибали? Анальгина мне, анальгина!!»
Ирин-Иванна метала в меня зевесовы молнии гражданского гнева, а юная Наталья так и подсигивала от воодушевления.
Молчит и не идет, наябедничала она. Ирин-Иванна, а что дальше?
Пиши, Наталья: «От подписи отказалась». Число. Расписывайся, и она пошуршала бумажками. Пошли, дальше с ней в другом месте разберутся.
Так она же дверь загородила
«Они пройдут сквозь меня, как танки. А я и так на ближайшие две неделируина. Спасайся, кто может!»здраво рассудила я и объявила:
Не. Подходить. Я. Заминировалась.
Хотитеверьте, хотитенет: моя милиция меня бережет
Нет, а что еще делать-то было? Они бы меня ПИХНУЛИ. Точно, пихнули бы. Сдвинуться с места я не могла, выход загораживала, и, естественно, бедным женщинам для обретения свободы ничего не оставалось бы, как пихнуть меня.
Должна объяснить свое агрессивное поведение тем, кто не знаком с дьявольской болезнью: ни один нормальный радикулитчик в период приступа не допустит ни малейшего пихания в свой адрес. Нет, не допустит. Это немыслимо.
Но они и не виноваты, на их месте каждый бы стал пихаться: верить в этакий внезапный радикулити дурак не поверит (вы-то ведь тоже не верите?), бояться, что я Богу душу отдам, так кто я им, просить, чтобы отошла, так чины не позволяют. Они и не верили, и не боялись, и не просили.
Да бабы-то, в сущности, неплохие. Работа у них только собачья, понимать надо. Идут на каждую проверку как в бой, врут все друг другу в глаза с улыбочкой, а вежливость им вменена должностной инструкцией. Ладно, если бы только врали, а то вот еще раскорячится в углу такая коммерсанточка и пригрозит взорваться вместе с ними! А платят налоговым инспекторам, между прочим, по госрасценкам, и про взятки, честно говоря, враки порядочные. Слышатьслышала, а видетьне видела, чтобы брали. Нормальные рабочие бабы.
И я чуть не разревелась от сочувствия к нам троим. Все мужики проклятые! Машины с булками разгружатьбабы, а мужики в это время с псковскими братанами водку жрут (нет, я Колю все-таки убью, сволоча!), по проверкам мотатьсябабы, а мужики в баньках вопросы решают. В Думах они заседают. В правительствах правят. Крышу держат, Атланты туберкулезные. Возрастные проблемы, заразы, решают около полного холодильника. Руководят они, понимаете?! Памятники Главному Мужику Века до сих пор на каждом углуодна ручка подмышку чешет, другая на поля Родины указует: идите, бабы, пашите! Вперед, родимые! Отечество вас не забудет и, в гроб сходя, благословит. Зачем? Зачем, я вас спрашиваю, попугармонь, козебаян, коровечеркесское седло, а бабемужик?!
Но это все лирика, риторика и муть голубая, а суть дела вот в чем: спасаться мне надо. У ворот рынка есть медпункт, до него метров триста. Правую ногу я, худо-бедно, могла передвигать сантиметров на пять за раз. Опереться на нее тоже вроде могла, и минут за десять остальная осатаневшая от боли часть тела подтаскивалась на новую позицию. С такой скоростью за каких-то два месяца я дойду до вожделенного укола анальгина! А потом со всеми объяснюсь, главное, пока я заминирована, меня пальцем никто не пихнет.
Инспектрисы уже отверещались, отпрыгались, отугрожались и теперь вели напряженные переговоры по телефону. Вежливыми стали, понимающими и внимательными. Молодицы нравились мне все больше и больше, умели они владеть собой в экстремальных ситуациях и успокаивать распоясавшихся террористок. Им бы еще пару инструкций из голов вынуть да грамм по сто мозгов вложить