Воронцовские,
Донские,
Ямские,
Машковские,
Измайловские,
Селезнёвские,
Центральные
И Сандуны.
А Семёновские ликвидировали,
А Мироновские модернизировали,
Краснопресненские передислоцировали,
Доброслободские закрыли на ремонт.
Было много тяжёлого, было,
Но и было всегда у меня:
Дуб, берёза, мочало и мыло,
Пиво, вобла, массаж, простыня.
Телоголое! Сердцеоткрытое!
Грудьгорячая! Хочется жить!
В наших банях Россия немытая
Омовенье спешит совершить!
Они пели и плакали, вспоминая далёкую Россию.
Мы-то отмылись, всхлипывали некоторые, а Россия
Я и сам напелся и наплакался и задремал на плече капитана. Задрёмывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.
Бежим! шепнул мне вдруг капитан. Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденье.
И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чём впоследствии множество раз сожалели.
Глава XVIIМудрость капитана
Только уже ночью, подплывая к «Лавру», мы обнаружили, что, кроме мичмана, прихватили с собой случайно ещё одного Хренова. Ложного.
Это Пахомыч расстарался в темноте.
Не понимаю, старпом, досадовал Суер, на кой хрен нам на «Лавре» два Хренова? Я и одним сыт по горло.
Не знаю, кэп, оправдывался Пахомыч. Орут все: «Хренов, Хренов», ну я и перепутал, прихватил лишнего.
А лишнего Семёнова вы не прихватили?
Надо пересчитаться, растерянно отвечал старпом.
Стали считать Семёновых, которых, слава богу, оказалось один.
А вдруг это не наш Семёнов? тревожился капитан. Потрясите его.
Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи.
Наш, успокоился капитан.
Что же делать с лишним Хреновым, сэр? спрашивал старпом. Прикажете выбросить?
Очень уж негуманно, морщился Суер, здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный.
Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу.
Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно.
Мне стало жалко Хреновых, и я сказал:
Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие.
Ну нет, ответил Суер, «Лавр Георгиевич» этого не потерпит.
Тогда возьмём того, что посинел сильнее.
Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинел.
Это неожиданно понравилось капитану.
Зачем нам такой синий Хренов? рассуждал он. Нам хватит и нашего, слабосинего.
Капитан! взмолился ложный Хренов. Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите, я покраснею?
А позеленеть можете?
Могу что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть.
Ну тогда ты, парень, не пропадёшь, сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.
И ложный Хренов действительно не пропал. Как только к нему приближались акулы, он то синел морскою волной, то зеленел, будто островок водорослей, то краснел, как тряпочка, выброшенная за борт.
Глава XVIIIСтарые матросы
В эту ночь мы не ложились в дрейф.
Хотели было лечь, но Суер не велел.
Нечего вам, говорил он, попусту в дрейф ложиться. А то привыкли: как ночь, так в дрейф, как ночь, так в дрейф.
Ну, мы и не легли. Раздули паруса и пошли к ближайшему острову.
Старые матросы болтали, что это остров печального пилигрима.
Никак не пойму, открыт этот остров или ещё не открыт, досадовал Суер. На карте его нет, а старые матросы знают. Но отчего этот пилигрим печалится?
Вот это, сэр, совсем неудобно, стеснялся Пахомыч. Старые матросы болтают, будто бабу ждёт, подругу судьбы.
Старые матросы топтались на юте, били друг друга в грудь:
Бабу бы
Вообще-то, у нас есть мадам Френкель, сказал Суер-Выер. Чем не баба? Но она непредсказуема.
В этот момент мадам снова закуталась в своё одеяло. Да так порывисто, что у «Лавра Георгиевича» стеньги задрожали.
Грогу бы забубнили старые матросы.
Старпом, сказал Суер, прикажите старым матросам, чтоб прояснились. То им грогу, то им бабу.
Извините, сэр, бабупилигриму, а им только грогу.
Ну ладно, дайте им грогу.
Пахомыч пошёл за грогом, но наш стюард Мак-Кингсли вместо грогу выдал брагу.
Грог, говорит, я сам выпил. Мне как стюарду положено, квинту в сутки.
Пинту тебе в пятки! ругался Пахомыч.
Дали старым матросам браги.
Обрадовались старые матросы. Плачут и смеются, как малые ребята.
Старая гвардия, орут, Суера не подведёт!
А Суер-Выер машет им с капитанского мостика фуражкой с крабом. Добрый он был и справедливый капитан.
Глава XIXОстров печального пилигрима
Ботвавот что мы увидели на острове печального пилигрима. Огуречная ботва. И хижина.
Из хижины, покрытой шифером, и вышел пилигрим.
Описывать его я особенно не собираюсь. Он был в коверкотовом пиджаке, плисовых шароварах, в яловых сапогах, в рубашке фирмы «Глобтроттер». Лицом же походил на господина Гагенбекова, если сбрить полбаки и вставить хотя бы стеклянный левый глаз. У пилигрима такой глаз был. Хорошего швейцарского стекла. С карею каёмкой.
Пилигрим поклонился капитану и произнёс спич:
Какой же это дирижабль
Привёз мою печаль?
О, мой неведомый корабль!
Причаль ко мне, причаль!
Наш капитан поклонился и приготовил экспромт:
Я видел, как растут дубы,
Играл на флейте фугу.
И я привёз тебе судьбы
Нетленную подругу.
Не может быть, сказал пилигрим, протирая карюю каёмку.
Привёз, привёз, подтвердил старпом. Она пока в каюте заперта, чтоб не попортилась. А то нам говорили, что вы без подруги печалитесь.
Я? удивился пилигрим. Печалюсь? Что за чушь? Но, конечно, не откажусь, если толк будет.
Это нам не известно, сказал Суер. Привезти-то привезли, а насчёт толку ничего не знаем. Она в каюте заперта.
Крепко, что ли?
Не знаю, смутился капитан, я не пробовал. Но у меня тоже есть вопрос: почему вас пилигримом называют?
Кого? Меня? Кто? Первый раз слышу.
Послушайте, кэп, кашлянул Пахомыч. Кажись, ошибка. Это не пилигрим, а долбоёб какой-то. Поехали на «Лавра» надоел, спасу нет.
Ничего не пойму, сказал Суер уже на борту. Какой мы остров открыли? Печального пилигрима или какой другой?
Я предлагаю назвать этот остров, сказал Пахомыч и произнёс такое название, которое лежало на поверхности.
Я тут же предложил другое, но и оно, как оказалось, тоже лежало на поверхности.
Тут и матрос Вампиров предложил новое название, которое не то что лежалооно стояло на поверхности!
Ну что тут было делать? Так и остался остров под названием «Остров печального пилигрима», хотя не было на нём ни пилигрима, ни печали, а только огуречная ботва.
Глава XXСущность «Лавра»
Под вечер и по якорной цепи на «Лавра» вскарабкался всё-таки этот Псевдопилигрим. В руках он держал предмет, название которого многие из нас позабыли, потому что давно не бывали на осмысленных берегах.
Что это? спросил Пахомыч.
Гвоздодёр, ответил Псевдопилигрим и направился прямо к каюте мадам Френкель. Приладив свой инструмент ко гвоздю, он дёрнул и выругался: Стодвадцатипятка!
Под натиском гвоздодёра гвозди гнило завывали. Они выползали, извиваясь, как ржавые червяки.
Многие матросы побросали вахты и забрались на мачты, чтоб лучше всё видеть.
Гвозди, говорил между тем Суер-Выер. Что такое гвозди? Это предметы, скрепляющие разные сущности. Сущность берёзы гвоздь способен скрепить со смыслом кипариса. Невыносимо! Отвратительно это: скреплять разные сущности таким ржавым железным и ударным образом.