Ещё как.
Какое настроение у них?
По-моему, хорошее,сказал Сабуров.
Он мне пишет, что может собраться с силами и со своей стороны по немцам ударить. Тоже с таким положением мириться не хочет,и Проценко постучал пальцем по бумаге, которую он держал в руке.Ты один пришёл оттуда?
Один.
Что же он тебе командира не дал для связи, чтобы его обратно послать можно было? Вот старый, старый, а тоже маху даёт.
Он дал мне командира,сказал Сабуров,его убили по дороге.
Только теперь вспомнив, что у него документы и оружие Филипчука, Сабуров выложил всё на стол.
Так,сказал Проценко и нахмурился.Сильно по тебе стреляли?
Сильно.
Днём не пройти там?
Днём совсем не пройти,сказал Сабуров.
Да...опять протянул Проценко. Он, очевидно, хотел что-то сказать и не решился.А мне завтрашней ночью штурм делать уже. Как же это его убили?
Кого?
Да вот его,Проценко кивнул на лежавшие перед ним документы Филипчука.
Смертельно ранили, потом я его тащил, и он умер у меня на руках.
Да...опять протянул Проценко.
У Сабурова смыкались глаза от усталости. Он смутно чувствовал, что Проценко хочет послать его обратно к Ремизову, но не решается об этом сказать.
Слушай, Егор Петрович,сказал Проценко сидевшему тут же начальнику штаба.Давай садись, приказ пиши Ремизову. Но только там всё предусмотри, как решили,и час точный, и ракету, всё.
Я уже пишу,отрываясь от бумаг, сказал начальник штаба.
Проценко повернулся к Сабурову, посмотрел на его усталое лицо и чуть ли не в пятый раз опять сказал:
Да... Ну, ты чего сидишь-то? Ты приляг пока.Он выговорил это слово «пока» осторожно, почти робко.Приляг пока. Ну-ну, приляг. Приказываю.
Сабуров последним усилием вскинул ноги на скамейку и, приткнувшись лицом к холодной, мокрой стене блиндажа, мгновенно заснул. Последней блеснувшей у него мыслью была мысль о том, что, наверное, его всё-таки пошлют, ну и пусть посылают, только бы дали сейчас поспать полчаса, а там всё равно.
Проценко, медленно прохаживаясь по блиндажу, диктовал начальнику штаба текст приказа. Иногда отрываясь, он взглядывал на Сабурова. Тот спал. Проценко снова диктовал и снова взглядывал на Сабурова.
Слушай, Егор Петрович,прервав диктовку, вдруг сказал он.А если Вострикова послать?
Можно Вострикова,сказал начальник штаба.Вы на словах ничего не будете передавать, только приказ?
Плохой приказ, если к нему надо ещё что-то на словах передавать.
Ну, если на словах не передавать, можно Вострикова.
Я бы его послал,кивнул Проценко на Сабурова,да трудно в третий раз за одну ночь нтти.
Итти труднее, а дойти легче,сказал начальник штаба.Он же на животе два раза полз, каждый бугорок, каждую ямку знает.
Да...уже в который раз протянул Проценко.Придётся. Должен быть там приказ.
Он посмотрел на спящего Сабурова и задумался.
Да, вот что,сказал он,придумал.
Что придумали?спросил начальник штаба.
Придумал, как точно узнать, что дошёл и донёс... Алексей Иванович!растолкал он Сабурова.
Да,поднялся Сабуров с той готовностью, с какой спохватываются неожиданно для себя заснувшие люди.
Вот приказ, возьми,сказал Проценко.Когда дойдёшь до Ремизова, то сделай так, чтобы, как только дойдёшь, дали нам сразу зелёную и красную ракету над Волгой. А если ракет у них нет, то чтобы в том же направлении в воздух одновременно три очереди из автоматов дали, трассирующими. Отсюда будет видно?
Да,сказал Сабуров.
Ну, вот, буду знать, что дошёл и приказ донёс. Ты по дороге-то не заснёшь у меня?сказал Проценко, похлопывая Сабурова по плечу.Вдруг заснёшь,проснёшься, а уже день!
Не засну,сказал Сабуров.Немцы не дадут.
Разве что немцы,усмехнулся Проценко.А сказать по чести, здорово устал?
Ничего, не засну,повторил Сабуров.
Ну, ладно. Садись за стол.
Сабуров присел к столу, а Проценко, приоткрыв дверь, крикнул:
Как там насчёт чая?
Потом Проценко сам вышел за дверь и тихо отдал какое-то распоряжение. Через две минуты, когда Проценко, Сабуров и начальник штаба сидели рядом за столом, Востриков внёс медный поднос, на котором кроме трёх кружек с чаем была горстка печенья и стояла только что вскрытая банка с неведомо откуда взявшимся вишнёвым вареньем.
Вот,сказал Проценко,варениками я тебя угостить не могу, а украинской вишнейпожалуйста.Он повертел в руках банку и подчеркнул ногтём надпись на этикетке: «Держконсервтрест». Киев. Чуешь? С Киева вожу.
Так всё время с Киева и возили?спросил Сабуров.
Ну, нет, приврал, конечно. Где-то под Воронежем, наверное, выдали. Люблю вишни... Ну, давайте чай пить.
Теперь уже Проценко не возвращался к своим сомнениямпосылать Сабурова или не посылать. Он инстинктивно почувствовал, что выражать излишнее сочувствиезначило только подчёркивать, что думаешь о возможной смерти человека, которого посылаешь. Вместо этого Проценко неожиданно завёл разговор о школе червонных старшин при ВУЦИКе, где он когда-то учился.
Ничего учили,говорил он.Вид был хороший, форма, галифе. Между прочим, хотя тогда и не принято было, но даже танцам и хорошим манерам обучали.
Ну, и как, обучили?улыбнулся начальник штаба.
Это уже тебе судить, Егор Петрович, как: обучили или не обучили?
Честно говоря, как когда,сказал начальник штаба.
Правильно. Когда у меня в штабе делают по-моему, то мои хорошие манеры сохраняются, а когда не по-моему что-нибудь делают, тогда забываю я, что учили меня хорошим манерам. Такой странный характер, забывчивый.
Сабуров выпил кружку горячего чаю, и ему опять безумно захотелось спать. После второй он как будто немного разгулялся. Варенье было вкусное, вишни такие, какие он любил с детствабез косточек. Проценко приказал подать по третьей кружке. Тут Сабуров почувствовал, что пора итти. Он сделал несколько глотков и поднялся.
Что же не допил?спросил Проценко.
Пора, товарищ генерал. Разрешите итти?
Иди. Значит, если ракет нет,три автоматных очереди.
Ясно,сказал Сабуров.
В сторону Волги...
Ясно.
Откозыряв, Сабуров повернулся и вышел. Проценко и начальник штаба помолчали.
Ну, как,обратился Проценко к вошедшему штабному командиру,людей из батальонов вывели сюда?
Кончают выводить.
Поторапливайтесь, скоро рассвет. Тогда выводить будетебольше людей потеряете... Значит, дойдёт?вспоминая о Сабурове, сказал Проценко начальнику штаба.
По-моему, да.
По-моему, тоже. Была у меня минута, когда, отправляя его, знаешь, хотел сказать прямо: дойдёшь в третий разорден Ленина тебе, генеральское слово. Не утвердят,свой сниму, отдам, пусть потом хоть судят.
Тем временем Сабуров полз по окончательно обледеневшей земле. То ли дело близилось к рассвету и немцы считали, что никто здесь больше не пойдёт, то ли им просто надоело всю ночь стрелять по берегу, но он уже прополз половину пути, а сверху не грохнуло ни одного выстрела. Его даже начинало пугать это. Он взвёл парабеллум и снял его с предохранителя, потом, отвязав от пояса одну «лимонку», взял её в правую руку. Хотя так ему труднее было ползти, но он не выпускал гранаты, держа её таким образом, чтобы метнуть в первое же опасное мгновение. Потом он вспомнил о приказе. Ну, что же, вторую гранату, в крайнем случае, он бросит себе под ноги.
Впрочем, ещё через полсотни шагов он начал отгонять эти мысли. Подсознательное чувство говорило ему, что и на этот раз всё сойдёт. И действительно, он дополз до развалин на той стороне и ни одного выстрела за всю дорогу не раздалось над его головой.
Опять ты, Сабуров?сказал Григорович.
Опять я.
А Филипчук где?
Убит.
Где убит?
Там, близко к той стороне.
Что, на берегу лежит?
На берегу, но у наших.
Он вспомнил мёртвое лицо Филипчука. Возвращаясь сюда, Сабуров спросил у командира роты, вытащен ли Филипчук. Узнав, что вытащен, он захотел посмотреть, где лежит тело, и посветил ручным фонарём в лицо Филипчуку. Лицо было бледно. Кто-то из красноармейцев стёр грязь и кровь. И в сотый раз в жизни Сабурову странно было, что вот с этим человеком какой-нибудь час назад он перешёптывался: «Ты здесь?»говорил он. «Я здесь»,отвечал Филипчук.
Войдя к Ремизову, Сабуров вручил ему приказ. Ремизов прочёл приказ, потом спросил о Филипчуке. Повторился тот же короткий разговор, что и с Григоровичем.
А документы не принёс?спросил Ремизов.
Нет, я их генералу отдал.
Хорошо,сказал Ремизов.
Да,вспомнил Сабуров,надо сигналы дать, что я добрался. У вас зелёные и красные ракеты есть?
Должны быть. Ну-ка, посмотри, Шарапов, есть ракеты?
Нет, товарищ полковник, ракеты все.
Нет ракет,сказал Ремизов.
Тогда надо будет дать три автоматных очереди трассирующими над Волгой.
Это можно,сказал Ремизов и снова крикнул:Шарапов!
Появился Шарапов.
Помоги мне встать.
Шарапов помог ему встать, и он, кряхтя и разминаясь, пошёл по блиндажу.
Дай мне автомат. Диск у тебя есть с трассирующими?
Пожалуйста, вложен.
Дай сюда. Пойдёмте, Сабуров. Я сам на радостях, что вы добрались, сигнал дам. Редко нашему брату, полковнику, приходится самому оружие пускать в ход. То ли дело, когда я в ту германскую поручиком был, охотником ходил, немцев в траншеях резал. Я был маленький, да увёртливый. Вот как. А теперь нельзя, не по чину. Ну,добавил он, поднимая автомат,куда же? Сюда стрелять? Так договорились?
Так,сказал Сабуров.Подождите, подождите, я же спутал. Вот усталость проклятая! Не три очереди, а из трёх автоматов сразу.
Значит, целый залп? Шарапов!крикнул Ремизов назад, в землянку.
Да?появился из землянки Шарапов.
Возьми свой автомат, пусть ещё кто-нибудь возьмёт с трассирующими. Выходи.
Шарапов и ещё один автоматчик вышли из блиндажа.
Становись рядом со мной, по команде «раз, два, три» давай длинную очередь, все вместе. Я ниже, ты повыше, а он ещё вышесовсем на луну. Будем считать, что это салют погибшему Филипчуку. Как, по-вашему, а, Сабуров?
Конечно,сказал Сабуров.
Хороший был командир, жалко его,сказал Ремизов и обратился к бойцу:Ну-ка, дай свой автомат капитану. Возьмите, Сабуров. Помянем товарища.
Небо уже начинало сереть, когда по команде «три» они выпустили по автоматной очереди. Светящиеся трассы пуль, изгибаясь где-то в конце пути, взлетали высоко в тёмносером воздухе над Волгой. Ремизов и Сабуров посмотрели друг на друга.
Ну,сказал Сабуров, готовясь добавить, что ему пора итти обратно.
Но Ремизов угадал его мысль и сказал как-то особенно, по-отечески и твёрдо:
Нет, не пущу вас, уже светает. И вообще не пущу. До трёх раз судьбу испытывать можно, больше не надо. Пробьёмся завтра ночью, вот и будете обратно.
У меня там батальон без командира,сказал Сабуров.
А у меня тут два батальона без командиров,ответил Ремизов.Сейчас идите спать. Шарапов, устрой капитана на комиссарскую койку. Погиб у меня комиссар. Очень хороший был человек. Прекрасный человек. Только что месяц назад из райкома партии прислан. Воевать не умел, а бодрость душевную даже в меня, в старого волка, вселял. Очень жалею. Даже удивительно, как жалею,и он вытер неожиданно показавшиеся в углах глаз слезинки.Пойдёмте в блиндаж.