Его идеалом стал человек с котомкой: минимум необходимого снаряжения и максимум комфорта, создаваемого в пути и на стоянке своими руками.
Его сокровенной мечтой была жизнь Робинзона, наполненная одиночеством и трудом ради хлеба насущного и спокойного отдыха под надежным кровом.
Его целью была не сама дорога, а жизнь в лесу, в трудных, почти первобытных условиях, когда умение разжечь костер в любую погоду одной, а то и расщепленной вдоль спичкой, сготовить добротную пищу из «даров природы», устроить теплый и удобный ночлег составляло главную прелесть похода, радовало сердце, наполняло его тихой уверенной гордостью.
С насмешкой и скрытой ревностью читал он в газетах и журналах сенсационные отчеты о всяких полусамодеятельных, но обеспечиваемых за государственный счет экспедициях и экспериментах на выживаемость в «экстремальных» условиях. Их участники с плохо скрываемой хвастливостью говорили о высокой научной и гуманной цели своей авантюры, с фальшивой скромностью рассказывали о своем героизме, о мужественном, бодром преодолении искусственных трудностей, не забывая при этом сообщать о сопровождавших их вертолетах или судах (которые в это время не могли получить действительно занятые делом люди), о прекрасном снаряжении, оборудовании и специальном питании, доступном лишь космонавтам, о военных рациях на случай непредвиденной ситуации, о редких медикаментах, о постоянном контроле врачей за самочувствием самоотверженных героев.
Но с искренней завистью, с чувством уважения и солидарности узнавал Леня Коньков о тех, кто в самом деле случайно попадал в безвыходное положение и с честью выходил из него благодаря своему мужеству и хладнокровию. Они побеждали, зная, что никто им не поможет, никто не следит за ними и не станет их искать, чтобы вовремя проверить пульс, давление, вес и температуру тела, чтобы дать очередные рекомендации во имя сохранения жизненных сил.
И хотя Леня завидовал им, у него не было сомнения, что он с этим легко справится, преодолеет все трудности, если судьба забросит его на «необитаемый остров». Надо сказать, уверенность Лени была обоснованна. Во время одиноких странствий ему доводилось выходить из лесного пожара, питаться только «подножным кормом», добывать и хранить огонь первобытными способами. Но все это на грани игры в приключения, динамичной, напряженной, порой драматичной, но все же игры. А реального случая проверить себя все не было. Да и вряд ли Леня, если бы знал наперед, во что он выльется, этот случай, какой обернется страшной и жестокой стороной, ухватился бы за него
Леня не был, как можно подумать, одинок. Был он, правда, застенчив и с новыми людьми сходился с трудом, но в своей компании чувствовал себя уверенно. Близкие по духу, проверенные годами друзья настолько безупречно притерлись друг к другу, что даже в критических условиях у них никогда не бывало срывов, вспышек раздражения и ссор, за которые потом пришлось бы стыдиться и которые тем самым рано или поздно привели бы к окончательному разрыву отношений.
Леня среди них был если не за главного, то за коренника. Без него не обходилась ни одна дальняя вылазка. И любили его не столько за опыт и практичность надежного, бывалого исходника, сколько за умение облечь любую ночевку в лесу в романтическую игру, забытую или осмеянную, но крайне нужную и милую уставшей от камня и бензина человеческой душе.
Нынешним летом они собирались в Сибирь. Весь год каждый на своей работе боролся за отпуск в июле. Лене было проще всехон преподавал в техникуме и проблема отпуска у него никогда не стояла остро. Поэтому уже недели за две до предполагаемой даты отъезда он привел в порядок все свое простое и добротное походное снаряжение, заново вычистил и смазал ружье, запасся патронами, достал необходимые продукты, направил топорик и нож, словом, сделал массу приятных подготовительных дел, доставляющих, пожалуй, не меньшее удовольствие, чем само путешествие.
И все шло вначале хорошо. Они благополучно погрузились в общий вагон дальнего поезда, разбросали по полкам матрасы и спальники, отгородились от прохода казенным одеялом и ехали долго и безмятежно: с любимыми песнями, добрыми шутками и душевными разговорами, крепким чаем и домашними харчишками, предвкушая прелести предстоящего похода, переживая в мечтах у вагонного окна будущие приключения.
Первая беда настигла их где-то на полпути, когда одного из них сняли с поезда с приступом аппендицита и положили в больницу. Оставалось только порадоваться, что это случилось не в глухом лесу, вдали от людей.
Преодолев первые сомнения и растерянность, убедившись, что операция прошла благополучно, отправив подробное письмо родственникам заболевшего товарища, расстроенные и смятенные, они все-таки двинулись дальше вдвоемслишком уж долго и сильно мечталось об этом путешествии, чтобы теперь, в самом начале, отказаться от него. Через два дня они сели на самый настоящий пароход с огромной трубой и плюхающими колесами и поплыли по большой реке.
С этим же пароходом второй Ленин друг отправился в обратный путь: в таежном поселке его догнала тревожная телеграмма о жене, затеявшей рожать задолго до положенного срока.
Но Леня не отступил, сошел на берег. При всей мягкости характера он обладал завидной настойчивостью, если не сказать упрямством. Цель была рядом, мечта требовала воплощения. Конечно, он хорошо понимал, что идти в тайгу одномуслишком большой, реальный и пеоправданный риск. Ничего, присмотрится, поищетпристанет к какой-нибудь группе туристових сейчас много по тайге шастает, а неттак напросится к геологам, найдет попутчиков.
Было раннее утро. Пароход долго фыркал и плескался, отчаливая, а когда он ушел, вокруг зашумела тайга. Только-только поднялось солнце, сверкая лучами в ветвях елей, искрясь чистой росой в траве и листьях. Сильно потянуло свежим, влажным и холодным с ночи речным воздухом, который почему-то на воде чувствовался меньше. Звонко и радостно где-то за пристанью закричал петух, застучал совсем рядышком дятел.
Леня огляделся. И прибывшие, и встречавшие, и провожавшие помахали вслед пароходу в ответ на его писклявый гудок и разошлись. Только у бревенчатой степы кассы, ярко освещенной солнцем, остались двое. Они сидели на скамье, сдвинув на нос кепки, покуривая, тихо переговаривались, с интересом разглядывали Леню, его добротное, сложенное у ног снаряжение: «безразмерный» рюкзак на жесткой раме с множеством набитых карманов, притороченный к его клапану меховой спальник, двухместную палатку, складной, не нашего производства, спиннинг.
Один из парней что-то шепнул другому, тот снова посмотрел на Леню долгим взглядом и кивнул.
Эй, кореш, или ждешь кого? Попутчиков ищешь?
Леня подошел к ним, угостил московским табачком, присел рядом. Разговорились.
Новые зпакомцы назвались Саней и Ваней. По всему видно, бывалые, уверенные ребята, немногословные, обветренные, ладные в своих ватниках, перетянутых солдатскими ремнями, и крепких кирзачах.
Мы прошлым летом покинутую избушку в тайге нашли. С книгами там, с иконами, с посудой деревянной, неторопливо говорил Саня. Он держался старшим. У него было простое, приятное лицо, правда, его небольшие глубокие глаза не то чтобы заметно косили, но взгляд их, короткий и скользящий, было трудно уловить, он все время, не отвечая, уходил в сторону, вызывая чувство какой-то неосознанной тревоги. Ну, сообщили об ней, как положено, кое-что с собой забрали ученым показатьони аж вздрогнули. И до сих пор дрожат. Подрядили лас ту избушку разобрать и на новое место поставить. Вот и ищем помощника потолковее. Вся любовь.
Задание такое, сплюнул Ваня, пухлый лицом и плотный телом, чуть глуповатый на вид. А то давай и ты с нами. Провиант у тебя есть, другой припас тожев тягость не будешь, да и зашибешь чуток. Как?
Точнее они не могли попастьу Лени даже под ложечкой захолодело, мурашки по спине побежали: такая удача после всех бед! Да и то сказать: одно делобесцельный, как ни крути, поход ради похода, и совсем другоеразыскать в глухой тайге монашеский скит, памятник седой старины, разобрать его, сплавить по неведомой таежной реке и вновь поставить где-нибудь на солнечном косогоре, положив начало созданию архитектурного заповедника! О таком мечтатьи то не решишься