Появление белых пленников не ускользнуло от внимания кампов. Особенное волнение вызвал Новицкий, они ведь видели его впервые после того, как его ранила пума. Ему улыбались, здоровались. Молодые женщины бросали ему зазывные взгляды, дети указывали на него пальцем.
Когда Смуга с Новицким проходили мимо большой группы воинов, беседующих перед многосемейным домом, те прервали разговор. Один из индейцев поднялся с пня и пригласил:
– Добрый день, виракуче! Садитесь с нами!
Воина этого звали Чуаси, в селенье он пользовался большим авторитетом. Смуга его хорошо знал, тот принадлежал к его лучшим ученикам в науке обращения с огнестрельным оружием. То был высокий, атлетически сложенный человек. Под смуглой кожей перекатывались мощные мускулы. Лицо его было разрисовано красной краской, в волосы воткнуты перья попугая. В военных походах Чуаси отличался большой дерзостью и жестокостью, но сейчас держался по‑приятельски непринужденно, хоть и с достоинством, как человек, знающий себе цену. Он приветливо махнул рукой, указывая пленникам на место рядом с собой.
– Садитесь! С удовольствием послушаем о схватке с пумой, об этом столько говорили у вечерних костров.
Новицкий сел между Чуаси и Смугой:
– Есть о чем разговаривать! Просто пришлось мне убить пуму, раз она щерила клыки на Агуа и ее сыночка. Вот и все!
– Убить? – повторил Чуаси. – Говорили, ты ее удушил.
– А что еще мне оставалось делать, раз вы отобрали у меня оружие? – с юмором ответил Новицкий.
Кампы разразились хохотом, развеселенные простодушным ответом пленника. Чуаси немного смешался, но потом усмехнулся и он.
Смуга, набивая табаком трубку, искоса наблюдал за грозными воинами, сейчас напоминающими веселых мальчишек, рассказывающих друг другу смешные истории.
– Онари говорил, что пума разодрала тебе ногу, а ты говоришь – удушил, и все дела, – подал голос кто‑то из кампов.
– Ну, правильно, царапнула меня за ногу, – объяснил Новицкий.
– Это почетная рана, можешь ею гордиться, – сказал тот же кампа.
– Если бы ты не носил одежды, вот как мы, все могли бы восхищаться твоим бесстрашием, – вставил кто‑то другой.
– Что, вы действительно хотите посмотреть на рану? – поразился Новицкий, а когда все закивали головами, расстегнул и стащил с себя штаны, развязал повязку.
Кампы по очереди подходили к нему, с серьезным видом рассматривали длинную, глубокую, уже заживающую рану, громко обменивались мнениями. Чуаси тоже осмотрел рану, хлопнул Новицкого по плечу:
– Хоть ты и белый, кумпа, но человек ты храбрый, хороший. Не брезгуешь индейцами, как другие виракуче.
Новицкий в ответ тоже похлопал Чуаси по плечу:
– Никогда я не задирал носа и среди индейцев у меня немало друзей. Как‑то раз чуть не женился на дочке вождя.
– Ну, не жалей, что не женился. У нас тоже можешь взять, и не одну жену, скажи только!
Новицкий такого поворота событий не ожидал. Он считал, что жена для моряка, что якорь для корабля. На его счастье, слушатели внезапно от него отвлеклись.
Смуга, пользуясь суматохой, тихонько шепнул другу по‑польски:
– Внимание! Совещание закончилось.
Действительно, из большого дома вместе с чужими кампами выходили вожди. Чужие отличались от полунагих местных курака тем, что носили однотонные, коричневые либо голубые, длинные кусьмы. Головные уборы из пальмовых волокон, украшенные яркими птичьими перьями, окаймляли черные, коротко остриженные волосы. Из соседнего дома выбежала толпа одетых в кусьмы женщин. Очевидно, то были жены приезжих, каждая несла лук, пучок длинных стрел и мешок с провиантом.
Впереди всех шел полунагой Онари, а рядом с ним невысокий щуплый человек, одетый в длинную полотняную кусьму и в старую шапочку с козырьком.