Всё, школа закончилась. Завтра выпускной.
Чувства странные. Не то, что я без ума люблю школу и, как теперь обходиться без неё, не представляю. Но вот уже одиннадцать лет она была обязательной составляющей моей жизни и вдругеё больше нет.
Хотя не думаю, что моя реальность как-то кардинально изменится. Если поступлю в вуз, вообще распорядок останется тем же: встаёшь утром, завтракаешь, умываешься и идёшь учиться. Только место другое и люди вокруг другиеучителя, одноклассники. Точнее, преподаватели и однокурсники. И Вишни не будет рядом.
Вряд ли мы с ней и дальше двинем вместе. Она собирается куда-нибудь на управлениев менеджеры. А я
До сих пор не могу сделать окончательный выбор. Скорее всего пойду куда-то на филологию. А может может, в политехнический на строительный.
Хотя последнееточно нет. Шутка.
Какого-то особого предвыпускного торжественного настроя у меня нет, есть только немножко смятения перед: «А что дальше?» Но в этом наверняка ничего особенного.
Дома сидеть не хочется. У Вишнисвидание. Она по-прежнему время от времени вздыхает по своему недосягаемому Нестерову, но в монастырь уходить не собирается. Двоюродная сестра познакомила её с каким-то мальчиком, и вот сегодня они первый раз встречаются без посторонних, один на один. Я тоже одна. Брожу по городу без определённого направления и целикуда ноги понесут.
Как раз оказываюсь возле остановки, когда подъезжает троллейбус, почти пустой. Заскакиваю в него, устраиваюсь на сдвоенном сиденье в конце салона, еду. Просто еду, на автомате отсчитывая остановки: первая, вторая, третья. Пассажиры набираются медленно, заходят по одному, по двое. Четвёртая.
Осторожно! Двери закрываются! А я отворачиваюсь к окну.
Всего на секунду наши взгляды встречаются и тут же безучастно расходятся в разные стороны. А к чему рассматривать посторонних?
Но, может, я и ошиблась. Не хочу убеждаться, ни в том, ни в обратном. Выравниваю сбившееся дыхание, внимательно рассматриваю улицу за окном. Во всяком случае, это взаимносделать вид, будто не заметили, не разглядели, не узнали.
Привет! раздаётся совсем близко, и кто-то плюхается на соседнее кресло.
На самом деле не «кто-то», я точно знаю, что он. Ещё и голос в подтверждение. И то, как он себя ведёт. И абсолютно дурацкий вопрос:
Это действительно ты?
Неа, отвечаю, глядя вперёд. Не я. Даже ничего общего.
Он щурит бутылочного цвета глаза, морщит нос и мелко кивает:
Заметно.
Не выдерживаю, поворачиваюсь, тыкаю локтем ему в бок.
Что значит «заметно»?
Мир с умным видом констатирует:
Ты изменилась.
Ага, соглашаюсь. Больше не навязываюсь и не цепляюсь, как утопающий за соломинку. И вообще, завтра у меня выпускной.
Ну-у, совсем большая! Поздравляю.
Снова хочется ткнуть его локтем в бок, но вместо этого улыбаюсь, как идиотка. И он лыбится.
Это только с ним подобное возможно: не видеться целый год, а потом, случайно встретившись, вести себя так, будто расстались только вчера, и легкомысленно болтать, пряча за глупостями самое важное.
Наверное, любой другой на его месте спросил бы: «Как дела?» Но он по-прежнему не любой другой. К тому же он уже спрашивал об этом, когда действительно было нужно, а больше никто не догадался. А сейчас
Да всё у меня нормально.
Я живу с мамой, папа живёт со своей Юлей. Мы с ним общаемся понемногу, а мама до сих пор не желает его видеть, слышать, даже говорить о нём не желает. И, по-моему, всё ещё любит.
Раньше я не верила, что бывает такая любовь. С юности и надолго, несмотря на безответность, боль, предательство. Я бы так не смогла. Наверное.
Ты куда-то по делу едешь? интересуется Мир.
Не. Просто гуляю.
Одна?
Почему же? показываю на него. А ты?
Тогда выходим?
Троллейбус замедляет ход перед очередной остановкой. Не успеваю определить, какой.
Здесь?
А не всё ли равно, где?
Пожимаю плечами.
Да без разницы.
Срываемся с места. Мир выскакивает из троллейбуса первым, как порядочный, протягивает мне руку, и я, не задумываясь, хватаюсь за неё, шагая с подножки на тротуар. Чувствую жар его пальцев. Всего мгновение. Он сразу отпускает мою ладонь, отворачивается, чтобы посмотреть по сторонам.
Куда дальше?
Тоже оглядываюсь, замечаю зелёную массу деревьев, машу рукой.
Туда.
Он соглашается, не раздумывая. Идём. У него руки в карманах брюк, а я держусь за перекинутый через плечо ремешок сумки.
Сразу за воротами у начала широкой аллеи стоит ларёкпереднее стекло обвешано ценниками, а боковые рекламными плакатами с продукцией, и по ним становится ясно, что тут продаётся.
Хочешь мороженого? интересуется Мир.
Киваю. Останавливаемся перед ларьком. Мир выбирает фисташковое, а яклубника-банан. Надо же, у него даже мороженое под цвет глаз! Вообще-то я тоже хотела фисташковое, но решила не повторять за ним. Вот ещё!
Только успеваю разорвать упаковку и едва попробовать, а он предлагает:
Меняемся?
И смотрит невинно-простодушным взглядом.
Но я уже надкусила, сообщаю и слышу в ответ:
Ну и что?
Забираю у него фисташковый рожок и протягиваю ему свой, двухцветный, розово-жёлтый. Мир обхватывает его пальцами, поворачивает к себе как раз немного надкушенным краем и прикасается губами именно к тому самому месту. А я смотрю, как заворожённая, и, кажется, кажется
Мне опять хочется ткнуть его в бок, чтобы превратить всё в забавный прикол, но он и так, похоже, не ощущает ничего особенного, отрывается от мороженного, по-кошачьи облизывает испачкавшиеся губы и беззаботно спрашивает:
Агат, а как тебя называть уменьшительно?
А зачем тебе?
Просто, заявляет Мир. Думаю, но ничего в голову не приходит. Но ведь родители тебя как-то называли?
Старательно вспоминаю и, кажется, начинаю краснеть уже только от воспоминаний. Потому что нормальный человек в моём возрасте ни за что в подобном не признается. И всё-таки произношу:
Давно-давно, совсем-совсем в детстве мама звала меня Кисонькой. А ещё Мусей. Иногда Татой. Хотя тут же добавляю со всей возможной суровостью: Но даже не думай это повторять.
Мир не пытается спрятать улыбку, а мысленновообще ржёт.
И зачем я ему рассказала? Ну ведь точно, не выдержит и ввернёт при случае. Но пусть только попробует. Тогда в отместку стану называть его Славиком!
Представляю и тоже едва не давлюсь смехом. И понимаю, что не получится. Потому что онМир. И только.
Мороженое давно уже съедено, и Мир опять убирает руки в карманы, а я цепляюсь за ремешок сумки. Шагаем неторопливо, молчим или болтаем о всякой ерунде. И мне опять кажется, что мы, не заметив, перешагнули через год. И ещё через что-то. И вот именно это неопределимое что-то волнует, настораживает и смущает.
Аллея сворачивает в сторону, потом превращается в плотно утрамбованную земляную дорожку и выводит к реке. Не на обустроенную центральную набережную с высоким берегом, фонарями, лавочками, беседкой и оградой, а на маленький дикий пляж, с зарослями кустов по краям, с травяными кочками и светлым, разогретым на солнце песком. Ступаю на него, он слегка разъезжается под ногами, засыпается в босоножки, отчего становится немного щекотно. И я наконец-то решаюсь, хотя не уверена, что об этом следует спрашивать.
А почему ты мне не позвонил? Когда после каникул вернулся.
Не знаю. Мир пожимает плечами. Подумал «Зачем?», раз ты сама не звонишь. Значит у тебя и так всё уже нормально. Без меня. И вдруг я только испорчу.
Наверное, я смотрю на него как-то чересчур странно. Слишком изумлённо или поражённо.
Он растягивает губы в широкой улыбке, чуть запрокидывает голову, глядит вверх.
Хотя, нет. Вру, конечно. Побоялся, что ты опять прицепишься, как клещ, и от тебя будет не отвязаться. А тебе ещё школу оканчивать и думать надо про экзамены.
Дурак! выдыхаю обиженно, но во вторую версию не верю, верю в первую.
Снимаю босоножки, бреду по песку к кромке воды. Мир идёт следом, останавливается, когда останавливаюсь я, но не подходит и молчит. А я наблюдаю, как маленькие лёгкие волны выкатываются на песок и пытаются дотянутся до моих пальцев, но на самом деле мне очень хочется обернуться, увидеть его лицо, бутылочного цвета глаза и след от шрама на подбородке.