4. Никогда прежде не случалось, чтобы русское войско полностью погибло в степи.
5. Случаи пленения русских князей степняками имели место: в 1215 г. попал в плен к половцам сын Всеволода Большое Гнездо переяславский князь Владимир, в 1235 г. киевский князь Владимир Рюрикович; на Калке монголы пленили трех князей, в т. ч. киевского князя Мстислава Романовича. Но до 1185 г. известен только один факт такого рода: в 1154 г. половцами был захвачен Святослав Всеволодич, будущий киевский князь и один из героев «Слова о полку Игореве»; однако это случилось во время не похода в степь, а междоусобной войны, дело происходило на русской территории близ Переяславля, и Святослав был сразу же выкуплен своим дядей Изяславом Давыдовичем, чьими союзниками выступали половцы. Таким образом, в 1185 г. впервые русские князья попали в плен к половцам на их территории, в результате русско-половецкого столкновения, и при этом захвачено было сразу четыре князя.
6. Уникальным фактом является побег князя из половецкого плена.
Таким образом, события 1185 г. включают в себя шесть уникальных фактов. В совокупности они не только содержали «мифологический заряд», позволивший автору «Слова» изобразить Игореву эпопею как картину гибели и воскресения мира, но давали небывалую доселе возможность осмысления в рамках христианской морали: грех (сопровождаемый отвержением Божья знамения) Господня карапокаяниепрощение. Такое осмысление прослеживается во всех трех произведениях, посвященных событиям 1185 г.
В повести Лаврентьевской летописи оно занимает почти половину текста (с особым упором на грех гордыни, послуживший, по мнению автора повести, стимулом для сепаратного похода): «Здумаша Олгови внуци на половци, занеже бяху не ходили томь лѣтѣ со всею князьею, но сами поидоша о собѣ, рекуще: Мы есмы ци не князи же? Такы же собѣ хвалы добудем! и стояща на вежах 3 дни веселяся, а рекуще: Братья наша ходили с Святославомъ великим князем и билися с ними зря на Переяславль, а они сами к ним пришли, а в землю ихъ не смѣли по них ити, а мы в земли их есмы, а самѣхъ избили, а жены их полонены и дѣти у насъ; а нонѣ поидемъ по них за Донъ и до конця избьемъ ихъ; оже ны будет ту побѣда, идем по них и луку моря, гдѣ же не ходили ни дѣди наши, а возмем до конца свою славу и чть. А не вѣдуще Божья строенья Наши же, видѣвше ихъ (объединенные силы половцев. А.Г.) и ужасающася и величанья своего отпадоша, не вѣдуще глаголемаго пророкомъ: Нѣсть человеку мудрости, ни есть мужства, ни есть думы противу Господеви И побежени быша наши гнѣвом Божьимъ от наших не бысть кто и вѣсть принеса за наше согрѣшенье. Гдѣ бо бяше в нас радость, нонѣ же въздыханье и плачь распространися. Исаия бо пророкъ глаголеть: Господи, в печали помянухом тя, и прочая И по малых днѣхъ ускочи Игорь князь у половець; не оставить бо Господь праведного в руку грѣшничю, очи бо Господни на боящаяся его, а уши его в молитву ихъ. Гониша по нем и не обрѣтоша, яко же и Саулъ гони Давыда, но Богъ избави и, тако и сего Богъ избави из руку поганых Се же и здѣяся грѣх ради наших, зане умножишася грѣси наши и неправды. Богъ бо казнить рабы своя напастьми различьнымиогнемъ и водою и ратью и иными различными казньми, хрестьянину бо многими напастьми внити въ царство небесное. Согрѣшихом казними есмы, яко створихом, тако и прияхом; но кажет ны добрѣ Господь нашь, но да никтоже можеть рещи, яко ненавидит нас Богъне буди такого! Тако любить, яко же възлюбилъ е, и страсть приять нас ради, да ны избавит от неприязни». Концовка повести (от слов «Се же и здѣяся») содержит христианское осмысление эпопеи Игоря в концентрированном виде.
Повесть Ипатьевской летописи кратко говорит о прегрешении Игоря («не воздержавше уности отвориша ворота на Русьскую землю»сетует на Игоря и Всеволода киевский князь Святослав), содержит рассуждение о казнях Божьих («И се Богъ казня ны грѣхъ ради нашихъ, наведе на ны поганыя не аки милуя ихъ, но нась казня и обращая ны к покаянью, да быхом ся востягнули от злыхъ своих дѣлъ, и самъ казнить ны нахожениемь поганыхъ, да некли смиривошеся воспомянемься от злаго пути»). Но главное внимание здесь уделяется покаянию Игоря. На поле боя он произносит длинную покаянную речь, в которой трактует поражение как Божье наказание за свои грехи, в первую очередь за взятие русского города Глебова, и заканчивает выражением надежды на Божью милость: «Но владыко Господи Боже мои, не отригни мене до конца, но яко воля твоя, Господи, тако и милость намъ, рабомъ твоими». Рассказывая о жизни Игоря в плену, летописец вкладывает в его уста еще одно покаяние: «Азъ по достоянью моему восприяхъ побѣду от повеления твоего, владыко Господи, а не поганьская дерзость обломи силу рабъ твоихъ; не жаль ми есть за свою злобу прияти нужьная вся, их же есмь приялъ азъ».
В «Слове» Игорь осуждается за сепаратные действия устами Святослава Киевского: «О моя сыновча, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себѣ славы искати. Нъ нечестно одолѣсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте Нъ рекосте: Мужаимѣся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами подѣлимъ!». Тема же покаяния в поэме приобретает иные масштабы: по мнению автора «Слова», необходимо покаяние не одного Игоря, а всех русских князей, погрязших в усобицах. Кроме того, в «Слове» можно усмотреть параллели с евангельской притчей о блудном сыне, в которой наличествует та же последовательность событий: грехнаказаниепокаяниепрощение.
Таким образом, далеко не случайным является тот факт, что именно события 1185 г. послужили поводом к созданию наиболее выдающегося произведения русской литературы домонгольского периода. Эти события не были незначительным, «тривиальным» эпизодом: они носили уникальный характер, а развитие их фабулы явилось для относительно недавно христианизированной страны ярким примером проявления воли Бога. Отсюдасильное воздействие Игоревой эпопеи на современников и небывалый отклик на нее в общественной мысли.
Однако степень воздействия события на современников далеко не всегда адекватна яркости его восприятия потомками. В последующие времена события 1185 г. не привлекали общественного внимания. Повести о них в летописных сводах XIII и последующих веков просто переписывались, новых их редакций не возникло. «Слово о полку Игореве» не имело богатой рукописной традиции. Лишь в конце XIV в. автор «Задонщины» воспользовался им как источником, творчески переработав его текст для описания победы над Мамаем на Куликовом поле. При этом он отталкивался от своеобразно понятого противопоставления в «Слове» прежних и нынешних времен: эпоха «первых князей» была расценена как славная, эпоха Игорякак печальная; в противовес этому в «Задонщине» печальному времени нашествия XIII в. противопоставлялось славное время Куликовской победы. Можно полагать, что на фоне бурных событий XIII столетия происшедшее в 1185 г. стало выглядеть тем, чем оно было, если смотреть с чисто политической точки зрения, эпизодом в борьбе со степью, не идущим ни в какое сравнение с монгольскими нашествиями.
С другой стороны, можно назвать события, воздействие которых на людей русского средневековья возрастало по мере их удаления во времени.
Гибель в 1015 г. в ходе междоусобной борьбы младших сыновей Владимира Святославича Бориса и Глеба не привела тотчас к возникновению их почитания как первых русских святых. Сами обстоятельства гибели братьев не вполне ясны и порождают в историографии противоречивые версии. Создание культа Бориса и Глеба прослеживается с середины XI в. и получает развитие при сыновьях и внуках Ярослава Мудрого. Это было связано в первую очередь с потребностями политического и культурного развития страны.
В период единовластного правления Ярослава (10361054 гг.) набирает силу тенденция к превращению Руси в христианскую державу, подобную Византии. Христианская держава должна иметь своих святых. К этому времени относится крещение останков погибших в междоусобицах 70-х гг. X в. дядьев ЯрославаЯрополка и Олега, начало прославления Владимира как крестителя Руси, «нового Константина» (Иларион в «Слове о Законе и Благодати»). Создание культа Бориса и Глеба как невинно убиенных христиан шло в этом русле. Литературные произведения, созданные о них во второй половине XIначале XII в. («Чтение о Борисе и Глебе», Летописная повесть, «Сказание о Борисе и Глебе»), получили широкое распространение и оказали влияние на многие позднейшие памятники житийного (и не только) жанра.