На Руси долг был делом чести. На Западе уже давно он был делом торговли, товаром, анонимным, как всякий товар, переходящим из рук в руки.
Некоторые экономисты даже считают появление векселя, который может быть куплен, продан, одним из признаков рождения Запада как новой цивилизации, новых отношений человека к человеку, нового общества.
Для русских же это нечто невозможное. Да, у нас были и векселя, и все другое, но долг у нас остался долгом.
А теперь вопрос: что же делать с этой невольной путаницей понятий, которая неизбежна с обеих сторон при взаимной оценке? Она неизбежна, ибо, как мы в общем-то и видели, все проявляется едва ли не на уровне подсознания.
Ну а, собственно, что с ней сделаешь? Надо учитывать ее, понимать, что таковое может возникнуть в каждый момент, но самое главноепоменьше входить в жизнь Запада.
Александр I вошел солидно, добился серьезных дипломатических успехова что получил взамен? Осознание евро-
пейцами того, что Россияагрессор, что она будто бы только и стремится к захвату всего Запада, если не всего мира.
Так не лучше ли нам воздерживаться от излишне активного участия в западных делах и обратить внимание на юг и восток, где нас ждут новые рынки сбыта и новые союзники? Не пора ли строить евразийскую цивилизацию взамен умирающей западной?
Ну неспособны западноевропейцы правильно судить о нас, при всей своей аналитичности, ибо невольно судят только по себе. И шут с ними!
Стремительными темпами развивается экономика стран БРИКС. Нам есть с кем строить будущее.
Наплевать нам на Запад, и все! Пусть себе помирает, захлестываемый волнами беженцев! Против них бесполезны все самолеты и ракеты НАТО.
ГЛАВА 3 ДВОЙНАЯ МОРАЛЬ ВСЕМИРНОЙ СВАЛКИ
Опыт западной экономики, о котором столько трубят на всех перекрестках, в общем-то, увы, не универсален. С того момента, как Запад вышел из средневековья, в западной экономике появилось нечто, что можно было бы обобщить техническим словом «подпитка». Экономика Запада с давних пор живет именно на ней.
Много было сломано копий в свое время на предмет «эксплуатации рабочих». Но при разговорах на эту тему у нас невольно проявляются марксовы стереотипы восприятия сего предметадаже тогда, когда мы критикуем бородатого политэконома в хвост и гриву.
Это в общем-то понятно, ибо многие марксистские положенияне только и не столько лично его, сколько всей экономической мысли Запада.
Но дело в том, что, устанавливая норму прибыли и рассчитывая разные прочие коэффициенты, мы решаем только одну, хотя и важную задачурешение тяжбы, кому же из компаньонов (Труда и Капитала) сколько гешефта причитается.
Собственно говоря, само понятие об эксплуатации в такой чисто распределительной его трактовке только к этому и сводится. Но надо бы рассмотреть вопрос и с другой стороны: не распределительной, но относящейся к вопросу о восстановлении сил рабочих.
Строго говоря, ведь при прежнем уровне техники то, что называется эксплуатацией, было во многом неизбежно. Начни капиталист делиться с рабочими большим процентом от прибылиему самому бы мало что осталось, а рабочие все же были бы не удовлетворены.
Развитие техники на раннем этапе еще не достигло такого уровня, чтобы была возможность обеспечить всем нормальное существование. Без эксплуатации, то есть без оплаты рабочих по нижайшему жизненному уровню их работы, делаемой на пределе их сил, невозможно было бы и развитие. И здесь- то мы должны сосредоточить свое внимание.
Обращает на себя внимание именно сам факт эксплуатации не только как неравенства в распределении прибыли, но именно как истощения, то есть длиннейшего (в условиях раннего периода производства) рабочего дня с малой оплатой.
Таким образом, в то время на Западе в угоду не столько вожделениям предпринимателей, сколько условиям техники была проведена установка на истощение. И дело не в том, какой про-
цент прибыли кому достался. Дохода могло и совсем не быть, если предприятие, допустим, выпустило неходовой товар.
Сосредоточение именно на гешефте было, впрочем, по-своему естественно, ибо здесь совпали и истощение, и дележ прибыли. Поэтому вполне понятным было желание потребовать справедливого дувана.
Но дело-то не в этом, а в том, что при более щадящих условиях рентабельность была бы слишком низкой. Технические условия того времени потребовалии люди стали безжалостно перемалываться машинами.
Еще совсем недавно, во времена Средневековья, такая установка была немыслима. Господа безжалостно обходились со слугами. Однако истощения в массовом масштабе, истощения как метода действия, как правило, не было и быть не могло.
Это и понятно, ведь подвластные господам люди были их люди, их имуществои господа просто рачительно пеклись о собственном. Дворянин был, по сути, такой же обреченной фигурой, как капиталист, оценивающий основную стоимость своих заводов.
Поэтому пресловутая свобода была прежде всего номинальным освобождением имеющих власть и деньги людей от заботы о своих неимущих подчиненных. Те стали свободными, значит, можно не заботиться о них и сделать установку на их истощение.
Показательно, что перед освобождением крестьян в России в дворянских кругах, стоявших за освобождение, нередко выдвигались идеи об «освобождении себя от крепостных».
То есть помещик уже сам хотел избавиться от той голытьбы, о которой должен был заботиться. Об этом ясно говорят статьи авторов «Земледельческого сборника» 1840-1850-х годов.
Уже одно это показывает, что мы наталкиваемся, по сути, на одно и то же: крушение ответственности и, как следствие,
неистовую эксплуатацию. Недаром именно после освобождения крестьян массовый голод в России стал обыденным явлением.
Разумеется, теперь об истощении людей в тех же западных странах не может быть и речи. Но истощение все же есть. Оно проявляется в иной форме, потому что полностью от него освободиться западная цивилизация не может. Меняются объекты истощения, меняются формы его использования, но суть его остается прежней.
Если говорить об истощении только людей, то и здесь наряду с «классической» капиталистической эксплуатацией появились и другие категории того же самого.
Так, обращает на себя внимание тот факт, что вплоть до середины прошлого века развитые европейские страны так или иначе использовали рабство.
Оно долгое время было основой молодой и незрелой американской промышленности; только оно давало в нужных количествах хлопок, который перерабатывали по большей части не в Америке.
Впрочем, следует напомнить, что в свое время огромный толчок оружейной промышленности Америки дала бездумность и, возможно, коррумпированность российских чиновников.
Они, прельстившись то ли рекламой, то ли взятками, организовали перед Первой мировой войной для молодой тогда и относительно слабой американской оружейной промышленности крупный заказ на вооружение русской армии.
Вскоре выяснилось: малообразованные и технологически слабые американцы «не тянут». Время было тревожное, и пришлось срочно направить лучших инженеров на американские заводы, где, конечно, неплохо воспользовались их опытом.
Но Америка все равно «не тянула». Дело давно бы должно было кончиться неустойкой, но аванс, выданный российской
стороной в золотых рублях, был настолько велик, что окупил бы все расходы из-за неустойкии американцы ее не боялись.
Потом была революция, которая разом списала все американские долги русским. Таким образом, развитие американского ВПК первоначально субсидировала Россия.
Что интересно, кичащаяся своими свободами Англия вплоть до середины XIX века официально практиковала в качестве меры наказания продажу в рабство. Рабство в Англии и России было отменено примерно в одно и то же время.
Правда, в отличие от России, Англия и еще десяток стран Запада не отказались от рабства в своих колониях.
До сих пор обычным был такой факт: если какая-то страна завоевывает какую-то другую страну, она делает ее территорию своей территорией. Все люди, живущие на завоеванной территории, имеют статус, одинаковый с тем, который имеют люди территории покорившей.
Какие-либо ограничения или носят сугубо временный характер, либо связаны, как правило, с религиозными ограничениями.