Надо сказать, что схема истории, принадлежащая Сен-Симону, развитие по ступеням: рабство, феодализм, капитализм и грядущий социализмнесколько не соответствует действительности.
Древний мир принято считать в основном рабовладельческим, а между тем рабство в нем не занимало видного места. При детальном исследовании истории Иудеи советскими учеными Никольским и Рановичем выяснилось, что она не укладывается в эту умозрительную схему, которую Маркс использовал только для агитации и пропаганды.
Впрочем, даже история Древнего Египта, который во всех учебниках представлен классикой рабовладельческих отношений, не дает того места рабству, которое мы привыкли видеть.
Рабство как явление может присутствовать и при феодализме, и при капитализме. А 1990-е годы показали, что в бывших советских республиках (на Кавказе и в Средней Азии) оно может возродиться даже после десятилетий социализма.
Работорговля, особенно в Италии, при феодализме не прекращалась, причем за рабами нередко обращались к ордынцами те продавали итальянцам русских рабов«белых татар».
Что же касается капитализма Например, в Америке рабство официально существовало до 1863 года (а в отдельных штатах законы, запрещающие неграм покупать землю или получать образование, существовали до конца 1960-х годов). А неофициальнодо Второй мировой войны. И здесьдвойная мораль. Однимвсе расширяющаяся свобода, другимрабские колодки.
ГЛАВА 4 КРАЙНОСТИ РУССКОЙ ДУШИ
Особая трагичность Россиив ее положении между Европой и Азией.
Соседняя, но чужая нам Европа относилась к России всегда по принципам двойной морали, то есть не по-своему. Поэтому антирусскость многих наших прозападных демократов вроде Каспарова, Пономарева и прочих ходорковских с касьяновыми вполне понятна.
Они инстинктивно стремятся выйти из-под действия обратной стороны морали Европы, стать своими в Европеа в нынешней Европе Россия является чужой.
Поэтому вполне логично, что для вхождения в хитро-мудрую двойную-тройную мораль Европы надо перестать быть
русским и научиться делить людей не по русскому принципу «хороший-плохой», а по европейскому «свой-чужой».
Свой всегда прав, даже если вырезает одну за другой вьетнамские деревни, а чужой не прав даже тогда, когда спасает жителей Крыма и Донбасса от озверевших нацистов.
При всей абстрактности понятия «Европа» в нем все же есть и много конкретного. И конкретное воплощениеконкретная Европатребует не просто принадлежности к какой-либо общеевропейской цивилизации, но принадлежности к конкретному народу, нации, государству, культуре.
Не просто «европеец» само по себе это определение отрицательноене русский, не азиат, не африканец и т.п., а англичанин, француз, итальянец, немец.
Даже если ты приехал из африканских джунглей и идет только второй день после получения тобой французского паспортадля европейцев ты уже вполне уважаемый француз, а не какой-то дикарь из Уганды.
Сама по себе идея наших прозападных демократовпомочь России вписаться в Европу, может быть, и неплоха.
Но дело в том, что когда какое-либо государство входит в союз других государствэто не означает улицы с односторонним движением.
Так, Англия в прошлом веке была достаточно далека от континентальной Европы. В нашем веке такой дальности уже нет. По своим бытовым привычкам Англия приблизилась к Европе континентальной. Стало меньше резких особенностейили чудачеств, которые отличали англичан от других европейцев.
Но изменилась и Европа; в целом континент перенял многое от Англии. Если Россия войдет в Европу, то не только Россия должна объевропиться, но и Европаобрусеть. А вот с этим дело обстоит плохо.
Далее, а с чем сейчас мы войдем в так называемое цивилизованное сообщество? Взлет в позапрошлом веке немцев (быв-
ших одно время самой слабой и презираемой в Европе нацией), а в прошлом векеяпонцев был, помимо всего прочего, связан еще с совпадением национальных особенностей этих народов с требованиями прогресса.
Каждый этап прогресса имеет свой вкус и цвет, каждый выдвигает своих героев. И начиная со второй половины прошлого века механическая цивилизация стала требовать от людей известных добродетелейумеренности и аккуратности.
Причем растущая взаимосвязь всех отраслей требовала, чтобы этими качествами в немалой мере обладало большинство работающихда практически все, за исключением каких-нибудь маргиналов.
В то время как у нас увлекались героическими трудовыми достижениями всяких там Стахановых, в Европе и Америке все больше люди привыкали к простому ежедневному добросовестному труду.
Поэтому неудивительно, что японцы со своей «миллимет- ровочной» культурой, отшлифованной долгим проживанием на небольшом участке земли, со своими сверхминиатюрными деревьями в горшках, со своими тончайше подобранными «садами камней», где каждый камень был на месте с точностью до миллиметра, хорошо вписались в этот виток прогресса.
Но мы со своей размашистостью и полным отсутствием аккуратности, «миллиметровости» на что мы можем рассчитывать на этом пиру прогресса? Ни на что! Впрочем, как и большинство стран, например, латиноамериканских.
Что же нам делать в таких условиях? Подвергать свою страну унижениям с надеждой лет через тридцать добраться до того положения, в котором сейчас находятся опущенные ниже плинтуса Украина или Молдавия?
Или все же лучше отойти от этого «пира», изолироватьсяпроще говоря, опять же наплевать на Запад и сохранить себе кое- какой уровень существования взамен дезорганизации и развала?
Китай, допустим, в открытую игнорирует большинство европейских правил поведения, но это не мешает Поднебесной стать первой экономикой мира и завалить магазины Европы и Америки своим товаром.
Кроме того, необходимо рассматривать явления не только сами по себе, но и в том виде, в каком они отражаются в окружающем пространстве. И здесь оказывается, что Запад отражается в России не лучшим образом.
С давних времен русские люди смотрели на Запад как на место, где нет проблем, и поэтому русское западничество с давних пор в значительной степени было еще и стремлением избавиться от трудностей, удрать в то место, где, как еще недавно принято было говорить, «ноу проблем».
Однако когда русские пытались стать европейцами, то растворялись за границей бесследно.
Когда царь Борис Годунов послал русских людей за границу учиться, практически все там и остались, ища легкой жизни. Но все они просто растворились в Европе, и об их жизни нет данных.
Только об одном из нихНиканоре Олферьеве Григорьевеесть сведения. Он предал веру отцов и стал убежденным англиканином и даже пострадал от фанатичных пуритан за свою новую веру.
Если посмотреть на первого русского «диссидента» небезызвестного князя Курбского, то по его письмам и, главное, по его «Истории о великом князе Московском», видно, что он бежал к полякам не просто от угрозы смерти (хотя и это имело огромное значение), а в место, где не будет проблем.
Оказалось, что Польша и без жесточайшего деспотизма Ивана Грозного далека от идеала Курбского. По накалу обличительного пафоса, по той язвительности, с которой Курбский бичует страну, приютившую его, бичует не просто тех или иных лиц, а нравы большинства польской знати, по тому, что он
увязывает эти обличения с жесточайшей критикой Ивана Грозного, видно, что здесьне просто недовольство.
Курбский, критикуя Грозного, думал, что где-то дела идут по-иному. В Польше дела шли по-иномуно легче от этого не было. Для нас, однако, интересно то, что он видел за рубежом некий идеали идеал, увы, не сбылся.
В дальнейшем количество русских западников разрасталось. Но в отношении большинства их судеб повторяется лейтмотив: не устроились, не смогли, не вписались.
Сын Ордына-Нащокина, удравший за границу, не сумел там прижитьсявернулся назад на милость царя (Алексей Михайлович, впрочем, был действительно милостив к нему).
Подьячий Григорий Котошихин, убежавший в Швецию несколько ранее и написавший там свое знаменитое озлобленное антирусское сочинение, был казнен там за убийство. Те же, кто не думал оставаться на Западе, смотрели на него по-прежнемукак на место без проблем.