У нас не может быть всех этих дурацких «суверенизаций». Любая из них (такая, например, как ельцинский «парад суверенитетов»)это сигнал: «Разбегайтесь, парни, пока барину не до нас!»
А еще это будет сигналом того, что теперь все можно: рэкет, рейдерство, крышевание, взятки, откаты, торговля наркотиками и людьми.
Постоянное завистливое сравнение себя с Европой сделало из многих русских образованных людей ненавистников Родины.
С тех пор Россия кидается в две крайности. С одной стороны, сильное желание казаться, а не быть (мол, мы почти Европа, у нас даже кинематограф имеется).
Но гораздо опаснее другая крайность. Она возникает из чувства неполноценности перед Европой, мол, у них там нормальная жизнь, а у нас все через задницу.
Такая крайность зовет людей к насильственному изменению окружающей действительности. Дескать, все равно уже
хуже быть не может, так бабахнем же с «Авроры» по Зимнему дворцу.
И происходят дикие вещи. Люди хотят жить достойно и, чтобы такая жизнь наступила уже завтра с утра, кидаются в авантюры, окончательно добивающие русское благосостояние.
А выход из этой ситуации один: не завидовать!
Нам все равно не угнаться за господами, которые, пока Россия решала тяжелейшие проблемы, обирали как липку весь шар земной.
Пока Россия сокрушала того, пред кем они трепеталиНаполеона, они прибирали к рукам далекую Индию и вывозили тоннами сокровища.
Пока Россия стряхивала азиатское игоони подбирались к Америке, покоряли ееи грабили, грабили, грабили
Пока Россия из последних сил, при Петре I, на костях своих людей, проводила индустриализациюстроила верфи, фабрики и заводы, европейцы опустошали Черный континент, вывозя оттуда рабов с размахом и жестокостью, какие никогда не пришли бы в голову даже Ивану Грозному.
Пока русское правительство поднимало на всяких конгрессах вопросы о незаконности слишком жестоких видов оружия, вроде разрывных пуль, европейцы грабили Китай, добиваясь силой оружия от его правительства легализации курения опиума.
Просвещенные европейцы грабили и жировали, снова грабили и снова жировали Где уж нам за ними угнаться!
Но и богатству этому завидовать не стоит. Краденое. Лучше плюнутьи позабыть.
ГЛАВА 5 САМОВЛЮБЛЕННОСТЬ ЗАПАДА
Если перечислять все достижения Запада, а на другую чашу весов положить западную самовлюбленность, то, пожалуй, перетянет эта последняя.
Уже сейчас многие ученые выступают против пресловутой дикой самовлюбленности европейцев, из политкорректности называемой евроцентризмом.
И это в общем-то очень даже понятно. Комфортабельные условия, в которых ныне обретается западный человек, очень даже способствуют самонадеянности, когда ему есть с кем сравнить свое положение.
Но, чтобы быть так уверенным в себе, нужно уметь защищаться. А с этим на Западе обстоит даже очень плохо.
Складывается такое впечатление, что с наступлением Новейшего времени западный человек отвык биться за себя. Однако нет, он не отвыкконечно, конкуренция и все такое
Но когда возникает проблема с неординарными условиями, скажем, при атаках исламистовон слишком быстро поднимает ручонки вверх.
Он стал похож на бывалых доминошников, которые, выкладывая на стол первые три фишки домино, видят, как дальше пойдет игра, и сразу говорят, кто проиграет и сколько на ком очков.
Но жизньне домино (которое элементарно просчитать вперед) и даже не шахматы (которые просчитать неизмеримо труднее).
Западный человек паникует по любому поводу и быстро сдается. Как только увидит себя в «дискомфортных» (любимое словечко) условиях, как начнет проигрыватьтак и все.
Собственно, уже с XVIII века Запад испытал на себе, что он не способен противостоять наплыву сильного и спаянного единым фанатическим порывом войска.
Переиграть его он может по, скажем, уровню оружия, по тактическим хитростямда. Но если это войско будет сравнимо с ним по тому и другому, но сильнее духом, тогда все, плохи дела Запада.
Он будет проигрывать, да не просто проигрывать, а продувать с разгромным счетом, поднимая руки где-то уже в первой четверти раунда.
И это тем страшнее, что феномен фанатического войска уже с XVII века знаком Западу. И прогресс Запада хорошо прослеживается по его неспособности сопротивляться фанатикам.
Сопротивление Густаву-Адольфу было сильнее, чем сопротивление сменившему его в роли гения зла Карлу XII. Сопротивление Карлу XII было сильнее, чем сопротивление Фридриху II. Сопротивление Фридриху II было сильнее, чем сопротивление Наполеону. Сопротивление Наполеону было сильнее, чем сопротивление Гитлеру, вот и весь прогресс.
Другое дело, что в это вмешивалась Россия и мешала все карты.
Безбожно продувая Карлу XII под Нарвой, наспех сколоченное Петром I российское войско все же выдвинуло несколько частей, которые сопротивлялись шведскому королю больше и сильнее, чем какие бы то ни было другие войска.
В Семилетней войне бывало много случаев, как битва при Гросс-Егерсдорфе (1757), когда битва была, казалось бы, начисто проиграна русскими войсками пруссакам.
Ни хитрый царедворец Апраксин, не знающий тактики, заботящийся только о придворных конъюнктурах, ни педант Фермор не могли противостоять Фридриху II.
Но русские войска, оказавшись в безвыходном положении, когда европейцы прекращали сопротивление (зачем же кровь литьвсе равно ж проиграли), стояли насмертьнаперекор всему.
Сколоченные из разных авантюристов и набранных обманом рекрутов войска Фридриха II просто обалдели: они же выиграли, пора переставать рисковать жизнью, а расслабляться, оказывается, было нельзя, надо было рубить и колоть русских, при этом не исключено, несмотря на невыгодное положение и расстроенность русских войск, что будешь убит и ты.
Всегда веривший в силу русского солдата полководец Румянцев ударил по левому флангу неприятеля. И хваленые пруссаки не выдержали войны на истребление и побежали.
Это было прелюдией к дальнейшим победоносным сражениям и взятию Берлина. Но для нас сейчас интересно другое: именно стойкость, несвойственная Европе.
Что же, европейцы из другого материала сделаны? Да нет, ведь были же и наполеоновские войска, тоже стойкие (и даже пару раз крепко бившие русских).
Дело в другом.
У европейских стран с сильными войсками был не то что авторитарный, а даже тоталитарный строй.
А там, где было что-то околодемократическое, войско было слабым.
Правда, там, где войска были сильны, развитие как бы останавливалось. В наполеоновских войсках, например, преобладало вооружение образца 1760-1770-х годов, а ведь в Париже тогда работал швейцарец Паули, гениальный оружейный конструктор, впервые создавший тогда и унитарный патрон, и схему перезарядки, и многое-многое другое.
Русские тоже страдали такой же болезнью: как только мы создавали сильную армию, то останавливали реформы вооружений и выработку новой тактики.
В итоге мы всегда вынуждены выбирать: русскую стойкость или европейскую изощренность в средствах. И только такие события, как Великая Отечественная война, заставляли быстро и масштабно развивать армейское искусство и систему вооружения.
Одним из последствий судорожного, суматошного бега, ставшего подробностью жизни Новейшего времени на Западе, явился феномен, словно специально придуманный для опустошения окраин западной цивилизации, мода.
Калейдоскопичность ее смены уже сама собою предполагает антиэстетичность в бытовой ее утилизации.
Обыденному сознанию требуется много времени для шлифовки, отделки, «доведения до кондиции» какого-либо стиля.
Поэтому фольклор так талантлив, ибо создавался не во время судорожной моды, а в, так сказать, застойные времена патриархального образа жизни.
Но дело еще и в другом. Обыденное сознание никогда не могло оценить искусства самого по себе иначе как развлекательного.
Для искусства серьезного, для его восприятия и оценки обыденному сознанию всегда требовалась дополнительная шпора.
Такую шпору представляла, например, религия, обряды которой надлежало выполнять неукоснительно.
Страх перед карой высших сил заставлял людей вникать в обряды: чувство «касания к мирам иным» настраивало душу на определенный лад, заставляя человека напрягаться, и тем самым подготавливало его к восприятию высокого искусства.