Я увернулся от удара и сумел изменить диапазон и угол удара.
Вз‑з. Конечность упала на землю, а я приблизился.
Я нанёс с размаху три удара, рассекшее ему голову под разными углами, и только потом сумел отрубить её. Однако, она продолжала издавать щёлкающие звуки, а торс при этом сделал попытку приподняться.
Я не считал удары, которые нанёс после этого. Я просто продолжал работу, пока эта тварь не оказалась изрубленной в капусту. Люк кричал «о‑ля‑ля!» при каждом моем верном ударе. К этому времени я изрядно вспотел и заметил, что не то от ярости схватки, не то от чего‑то ещё, находящиеся в отдалении цветы тревожно заколыхались. Однако, благодаря моей предусмотрительности – прихваченный в баре меч оказался превосходным оружием – я чувствовал уверенность в своих силах. Взмахнул мечом в воздухе, описав дугу над голо вой, что полностью очистило его, а потом принялся складывать обратно в первоначальную компактную форму. Меч был мягкий, словно лепестки цветов, и все ещё немного тускло светился…
– Браво! – произнёс знакомый голос и я завертел головой, пока не заметил улыбку, а за ней Кота, небрежно хлопающего подушечками лап. – Курла‑лап! Кур‑ла‑ла! – добавил он. – Отлично сработано, о светозарный мальчик мой!
Ландшафт заколебался, словно под напором ветра, и небо потемнело. Я услышал, как Люк воскликнул: «Эй!», и когда оглянулся, то увидел, как он поднимается на ноги и движется вперёд. Когда я снова повернул голову, то за спиной Кота уже образовывался бар, и уже улавливался блеск бронзовой вешалки. В голове у меня поплыло.
– Обычно, взяв Булатный Меч, дают залог, – говорил Кот. – Но поскольку вы возвращаете его в целости и сохранности…
Люк подошёл ко мне. Я снова слышал музыку, и он ей подпевал. Теперь уже поляна с поверженным Огненным Ангелом казалась посторонним элементом, а бар становился все осязаемее, приобретая оттенки цвета и тени.
Но заведение казалось немного уменьшившимся – столики стояли теснее, музыка играла тише. Фреска стала более сжатой, и художник на глаза не попадался. Даже Гусеница со своим грибом переместилась в укромный уголок, и оба казались с"ёжившимися, а голубой дым – менее густым. Я воспринял это, как хороший признак, так как если наше присутствие тут вызвано душевным состоянием психики Люка, то, наверное, это галлюциноген терял свою власть над нами.
– Люк?
Он направился к стойке.
– Да? – ответил он.
– Ты знаешь, что путешествуешь по миру грёз, не так ли?
– Я не… Я не знаю, что ты имеешь в виду, – сказал он.
– Я думаю, когда Маска держал тебя в плену, он подсунул какой‑то наркотик, – сказал я. – Это возможно?
– А кто такой Маска? – спросил он меня.
– Новый босс в замке.
– А, ты имеешь в виду Шару Гаррула, – сказал он. – Помнится, он носил голубую маску.
Я не видел никаких оснований пускаться в объяснения относительно того, почему Маска – это не Шару. Все равно он, вероятно, забыл. Я просто кивнул и сказал:
– Шеф!
– Ну… да, думаю, он мог мне что‑то дать, – ответил он. – Ты хочешь сказать, что всё это?… – он обвёл широким жестом все помещение бара.
Я кивнул.
– Разумеется. Это все реально, – уточнил я. – Но мы можем переправлять себя в галлюцинации. Все они где‑то реальны. Это и делает наркотик.
– Будь я проклят, – сказал он.
– Я дал тебе кое‑какие снадобья, чтобы ты пришёл в себя, – сообщил я ему. – Но процесс может занять некоторое время.
Он провёл языком по губам и огляделся.