Делаюсь похожим на маму, которая состояла из тумана… А если огорчаюсь и сержусь – наоборот, становлюсь как металлический папа… А сейчас я просто таю…
Мама отдышалась. Заулыбалась опять:
– Я тоже таю от удовольствия…
– Мама, Ыхало – здешний житель, – начал рассказывать Леша. – Его папа был самовар, а…
– Не надо ничего мне объяснять! – воскликнула мама. – Я все понимаю! Вы, Ыхало, душа этого дома! Не так ли?
– Гм… – Ыхало начало таять прямо на глазах. – Видите ли… я над этим, по правде говоря, не задумывалось. Но в какой-то степени…
– Сейчас мы будем завтракать, – решительно сказала мама. И повернулась к двери. – Женя! Иди сюда! Познакомься, пожалуйста!
Появился папа. С намыленным лицом. От удивления уронил бритвенный помазок…
История кота Филарета и его тени
Леша и Даша умылись и почистили Ыхало пылесосом «Филипс».
После этого все уселись завтракать. Ыхало сначала смущалось, отказывалось от угощения, но, когда появилась банка с малиновым джемом, устоять не смогло. Намазало себе большой кусок батона. Призналось, что любит сладкое.
– А попробовать удается так редко… Старуха никогда не угощала. Иногда мне удавалось, правда, стащить у нее немного варенья. Конечно, это нехорошо, но я брало совсем чуть-чуть. А у старухи варенье все равно пропадало: наварит в громадном объеме, а потом выбрасывает, потому что съесть одна не в состоянии. И ни с кем не делилась. Весьма скупая была особа, прямо вам говорю…
– Судя по всему, она дальняя родственница Ореста Марковича? – заметил папа.
– Весьма дальняя. И ничуть на него не похожая… С Орестом Марковичем жили мы душа в душу. Он, бывало, работает над холстом, а я сижу в уголочке и наблюдаю. Случалось, он и совета у меня спрашивал… Вот помню, как он эту Большую картину писал…
И все посмотрели на картину, которая висела над диваном.
На картине были город и лес. Не город, окруженный лесом, а дома и большие деревья вперемешку – будто они вместе выросли из земли. Дома были старинные, красивые. Между ними – над ручьями, среди лесных зарослей – перекидывались горбатые мосты. А выше всех крыш и деревьев поднимался многобашенный замок – сам слегка похожий на громадное дерево.
Была в картине какая-то зыбкость и загадочность. Порой не разберешь: где кровли, а где верхушки лесных великанов. Что там темнеет: крепостная островерхая башня или пирамидальная ель? И что светится в чаще? Два окошка или глаза какого-то хитрого зверя?
Надо сказать, что перепутывались не только лес и город. С ними еще перемешивалось зеленоватое ночное небо. Просвеченные луной облака висели кое-где среди древесных стволов, цеплялись за высокие цветы и проплывали под мостами. А звезды дрожали на ветках и карнизах окон.
И было ощущение, что от картины идет еле слышный звон и стрекот, словно там среди травы не умолкают ночные кузнечики.
Это, наверно, вот почему! Казалось, что воздух вокруг леса-города хрустально затвердел, а потом раскололся на множество больших и маленьких кубиков и кубики эти кто-то слегка встряхнул, пошевелил. Теперь все виднелось как бы через множество стеклянных граней – немного запутанно и сбивчиво. Лунный диск, например, оказался надломленным в разных местах, а несколько кусочков от него откололись и светили отдельно… В общем, то ли сказка, то ли сон…
– Удивительное полотно, – сказала мама.
– Орест Маркович никому не хотел продавать эту картину, – объяснил папа. – А я, кстати, видел ее еще в детстве, когда приходил сюда…
Ыхало сказало смущенно:
– Евгений Павлович, а я вас помню. Я в щелку смотрело, когда вы Оресту Марковичу показывали свои рисунки… Только тогда вы были поменьше, в матросском костюмчике и без усов.
– Да-а… – вздохнул папа.