Он нетерпеливо дернул локтем.
- Вы построили город за одну ночь, - повторил он. - Вы говорите на языке Земли, как у наев праздники. И с таким, как я, вы говорите словами, а не языком кнутов с железными концами. У вас богатая тонкая одежда с красивыми цветными штуками из тонкой материи.
Несомненно, это была самая длинная речь в жизни бедняги. Засохшая на лбу глина начала трескаться и осыпаться от умственных усилий.
- Ты правильно говоришь, - сказал Амальфи. - Мы в самом деле с Земли, хотя и очень давно ее покинули. И скажу тебе еще одну вещь, Карст. Ты тоже землянин.
- Не-ет, - протянул Карст и отступил на шаг. - Я здесь родился, и все мои родичи тоже. У нас земной крови нет...
- Это понятно. Ты родился на этой планете, но ты все равно землянин. И еще тебе скажу - я подозреваю, что прокторы - не земляне. Они потеряли право называться землянами, вот что я думаю. Это произошло давно, на планете Тор-5.
Карст потер мозолистые руки о бедра.
- Хочу понять, - сказал он. - Научи меня.
- Карст! - взмолилась женщина. - Не надо. Чудеса уходят. Нам сеять надо.
- Научите меня, - упрямо повторил Карст. - Мы пашем и пашем, а в праздники нам рассказывают о Земле. И все. И тут - чудо, город за одну ночь построен руками землян. Земляне разговаривают со мной... - Он замолчал, что-то мешало ему говорить.
- Продолжай, - ласково сказал Амальфи.
- Научите меня. Если на Пустоши есть теперь земной город, прокторам уже не закрыть от нас знания. И если вы уйдете, мы будем учиться в пустом городе, пока ветер и дождь его не разрушат. Господин Амальфи, если мы земляне, научите нас, чему учат землян.
- Карст, - заговорила женщина. - Не наше это дело. Это все прокторы, это их волшебство. Волшебство знают только прокторы. Эти люди хотят, чтобы наши дети сиротами остались, чтобы мы умерли на Пустоши. Они нас искушают.
Крестьянин обернулся. В движении его мускулистого, с опаленной солнцем, обветрившейся кожей тела, загрубевшего от непосильной работы, было что-то неуловимо нежное.
- Ты оставайся, - сказал он на местном говоре - упрощенном варианте интерлинга. - Паши дальше, если хочешь. Но только этот город - тут прокторы ни при чем. И таких грязных рабов, как мы с тобой, они искушать ни за что не будут. Они до нас не унизятся. Мы законы не нарушали, десятину платили, все праздники соблюдали. Этот город - землянский, эти люди - земляне.
Женщина сцепила зароговевшие от мозолей ладони у подбородка, съежилась.
- Про Землю разговаривать только на праздниках разрешается. Я буду пахать. А то дети наши помрут.
- Пойдем, - сказал Амальфи. - Тебе многому нужно научиться.
К ужасу мэра, крестьянин опустился перед ним на колени. Секунду спустя, пока Амальфи никак не мог решить, как же ему надлежит поступить, Карст встал и начал карабкаться на холм. Хейзлтон протянул ему руку и чуть не полетел вниз, когда Карст помощь принял. Крестьянин был тяжел и мощен, как портативный реактор, и не менее прочно стоял на своих ногах-столбах.
- Карст, ты до вечера вернешься? - крикнула женщина ему вслед.
Карст не удостоил ее ответом. Амальфи направился обратно в город. Карст шел вторым. Хейзлтон уже спускался с холма, когда что-то заставило его оглянуться на жалкую ферму. Женщина, свесив голову, всем телом налегла на ремни, ветер теребил ее волосы. Плуг снова вгрызся в каменистую почву, но теперь уже некому было его направлять.
- Начальник, - сказал Хейзлтон в свой ларингофон, - вы слышите меня?
- Слышу.
- Что-то мне не хочется выдергивать планету из-под этих бедолаг.
Амальфи не ответил, потому что отвечать было нечего. Город оков уже никогда не воспарит в небеса. Теперь их дом - эта планета. Деваться им некуда.
Голос женщины, которая что-то напевала, волоча плуг, затих позади. Похоже, это была колыбельная для их детишек.