Почти доехали! жизнерадостно произнёс Горн, повернувшись ко мне. Проедем деревню, а за воротами и город. Вам домик выделили отдельный. Глядишь, обживётесь у нас, уезжать не захотите.
Обратно в свой безопасный мир я бы с радостью вернулась, но, боюсь, мне туда дорога закрыта. А если так, буду действовать по обстоятельствам и сильно не светиться. Может, удастся подняться в этом царстве антисанитарии. В том, что в этом мире слова «асептика» и «антисептика», а также «преднизолон» и «антибиотик» будут звучать как ругательства, я не сомневалась.
Мы покатили вдоль деревенькижители останавливались и провожали нас взглядами. Любопытно, что за фифа пожаловала? Я вот не отказалась бы узнать, сколько моему новому телу лет и как оно выглядит. А ещё как магичила его прежняя хозяйка.
Ох, влипла.
Эй, Горн, ты, часом, не новую целительницу везёшь? послышался женский голос, и я обернулась.
Спрашивала дородная баба в платке, будто бы сошедшая с картин великий русских художниковс румяными щеками-яблочками и грудью размером с чемодан.
Её самую! Нейру Эллен, кивнул в мою сторону и усмехнулся. А что?
Да беда у нас! запричитала ещё одна селяночка помоложе.
Как она здесь оказалась, я заметить не успела. Вообще народ вокруг начал собираться быстро, людей как магнитом тянуло к моей скромной персоне.
Ой, как хорошо! Вовремя приехала! загомонили разом.
Может, поможет чем
Что тут уже поделаешь, помрут оба! вклинился какой-то противный мужичок и тут же заработал оплеуху.
Да чтоб у тебя язык отсох, дурень!
Эта толпа напомнила мне полную аудиторию галдящих студентов. Не понимая, что происходит и начиная раздражаться, я крикнула:
В чём дело, кто-нибудь может объяснить?!
На несколько секунд воцарилась тишина.
Милли всё разродиться не может, жалостливым голосом начала женщина, что обратилась к нам первой. Дитя поперёк живота лежит и ни туда ни сюда. Мать её позвала врачевателя из крепости, решили резать и ребёнка доставать. Так хоть одного спасут, а ей всё равно помирать, бедняжке, тётка всхлипнула и утёрлась краем платка.
За годы медицинской карьеры я каких только родов не принимала, даже в самолёте и поезде. Разве смогу остаться в стороне? Какой бы ни был мир, женщины везде одинаково рожают.
Ведите! подобрав длинную юбку, я слезла с телеги. Постараюсь помочь, резать никого не надо.
Пока Орлова Елена Аркадьевна здесь, никому умирать не позволено. Поперечное положение плодаещё не приговор.
Тогда надо спешить!
И меня спешно повели вдоль улицы, на которой, как грибы, рассыпались низкие домики. Дворы заросли цветами, от запахов кружилась голова. Собаки заливисто лаяли, дорогу перебегали гуси, а подол моей юбки был забрызган грязью по коленоздесь тоже недавно прошёл ливень.
Я уверенно шагала вперёд, старалась не замечать удивлённых и настороженных взглядов, не слушать отвлекающих шепотков. И не думать о том, как вынырнуть из этой галлюцинации.
Впереди бежала тётка в платке, переваливаясь с одной ноги на другую, следом за нами растянулась гирлянда из селян. Наконец, меня подвели к дому почти в самом конце улицы. Дверь была открыта нараспашку, протяжные стоны я услышала ещё с порога.
Тори! Эй, Тори, мамаша! Я целительницу привела! Скажи кхерургу, что резать не надо!
В дверь высунулась всклокоченная голова с покрасневшим опухшим лицом. Кто это? Мать роженицы? Свекровь?
Тори окинула меня пустым взглядом, а через пару секунд за её спиной возник суровый костлявый мужчина в чёрном. Он сразу напомнил мне воронаглубоко посаженные глаза, нахмуренные брови, узкое бледное лицо с длинным крючковатым носом. Пальцы крепко сжимали ручку металлического чемоданчика, а высокие ботфорты, которыми он топтался в одной комнате с роженицей, естественно, были облеплены грязью.
В этот миг мои глаза загорелись, как у нашей санитарки Петровны, которая могла обложить матом даже заведующего, если он осмеливался проскользнуть в кабинет по только что вымытым полам.
Нейт Ойзенберг, позволите войти? суетилась тётенька, которую я уже успела окрестить «Русской красавицей». Она, в отличие от разбитой и раздавленной Тори, прекрасно ориентировалась и держала себя в руках.
Вы кто ещё такие? взгляд нейта Ойзенберга остановился на мне. Прошёлся вверх-вниз, оценивая.
Мы передумали, дадим шанс нейре магичке. Она может спасти и мать, и малыша.
Я намерен произвести операцию, и какие-то столичные недоучки мне не указ, он брезгливо поджал губу. Инструменты уже готовы, и, если вы продолжите меня отвлекать, я не смогу спасти дитя и облегчить предсмертные муки бедной женщины.
Как по заказу из глубины дома донёсся бессильный крик. Тут-то меня и прорвало.
Ты бы хоть сапоги грязные снял, инфекцию ведь носишь! я двинулась вперёд, грозно уткнув руки в бока, оттесняя и свою провожатую, и мамашу роженицы. А ещё врачом назвался, да тебе только свиньям хвосты крутить! Резать собрался своими грязными ручищами, коновал!
Полное ошеломление на лице недоврача сменилось злобой:
Ты!.. Соплячка!.. Да я я я тридцать лет здесь работаю! Ты кто вообще такая?..
Яопытный специалист!
Не переживайте, нейт, давайте я вам помогу тётушка осторожно взяла его под локоть и потащила из дому.
Человек-ворон брезгливо стряхнул её руку.
Вам всё равно придётся заплатить. Вы оторвали меня от важных дел! взвизгнул истерично. А она только убьёт ребёнка!
Уйди с дороги! рыкнула я, отпихивая его локтем и заглядывая внутрь.
На столе посреди комнаты лежала несчастная женщина с огромным животом, голова её моталась из стороны в сторону.
Некоторых хлебом не корми, только дай кого-нибудь зарезать, проворчала я себе под нос.
Врач-грач ещё что-то кричал и возмущался, но я уже никого не слушала. В роддоме все знали, что со мной связываться себе дороже. Строгой я была. Не склочной, конечно, ссориться не любила, но словесно приложить лицом об асфальт могла. Всегда говорила, что думаю, никогда не лицемерила и не улыбалась тем, кто мне не нравился.
Быстро мне воды помыться! и, видя, как расширяются глаза баб и как они переглядываются, прикрикнула ещё громче: Быстро-быстро! Не видите, я чумазая как чёрт! И спирта побольше приготовьте, травяные настои, самогон всё, что есть! Полы в комнате отдрайте, роженицу помойте и перестелите пелёнку! И обезболивающего
Бабы засуетились.
Мак есть, он хорошо дурманит и снимает боль, мы давали его Милли уже А вы, нейра, сюда пожалуйте в баньку
Мы побежали в боковую пристройку, игравшую роль бани. Меньше чем через минуту я, скинув всю одежду, уже намывалась холодной водой. Тётенька в платке, которую звали Берти, поливала меня из ковшика.
Со скоростью света я намылилась коричневым бруском, похожим на хозяйственное мыло, прополоскала волосы, обтёрлась чистым отрезом ткани. Натянула льняную рубаху до пят, чулки, передникменя клятвенно заверили, что всё это чистое. Волосы повязала косынкой. Мои надпочечники работали в бешеном режиме, впрыскивая в кровь адреналин.
Ну что, Елена Аркадьевна, в бой? День в новом мире начался с экстрима.
Роженица Милли уже даже не кричала. Обессиленная, она лежала на столе, глядя в потолок потухшими глазами, и глухо постанывала. Похоже, её напоили препаратом на основе мака, который обладал обезболивающим, снотворным и одурманивающим действием. Ну, хоть что-то.
Слышишь меня, дорогая? Ни ты, ни малыш сегодня не умрёте, я заглянула в бледное заплаканное лицо.
Стоило отдать должное расторопным женщинамони сделали всё так, как я велелапол сиял чистотой, на полке стояла батарея склянок и графинов, а также ведро с кипятком и чистые простыни.
Воды отошли? Схватки чувствуешь?
Вместо Милли ответила её мать, Тори:
Воды совсем чуть-чуть было И хватает время от времени.
Я пропальпировала живот, чтобы убедиться в неправильном положении ребёнкаголовка и таз находились в боковых отделах матки. Обработав руки до локтей жидкостью, чей запах очень сильно напоминал запах спирта, я приступила к делу.
Раскрытие было полным, но ни конечности ребёнка, ни пуповина, к счастью, не выпали. Больше всего я боялась, что ситуация запущена и дитя уже нельзя спасти. Сейчас каждая секунда на счету, при поперечном положении малыш сам не родится и погибнет в утробе, это гарантированная мучительная смерть для матери. Недаром сотни поколений женщин при отсутствии адекватной помощи умирали от родов.