Я вскакиваю с постели… Б…! Твою мать! Будь она проклята, эта идиотская привычка XIX столетия — спать в длинных и неудобных ночных рубахах! Запутавшись в подоле я чуть не падаю на пол. Светлана уже на ногах и снова кидается ко мне. Н-на! Как могу, червяком изворачиваюсь на полу и подбиваю ее ногами. Ляг, полежи. Вот ведь, пантера самозваная: еще в партере со мной бороться затеяла! Эх, черт возьми! Весу во мне маловато! Ничего-ничего, когда-то ваш оппонент занимался борьбой и не успел все забыть. А ну-ка… Треск разрываемой материи и тишину ночи прорезает истошный вопль:
— А-а-а! Пусти, пусти, больно, руку сломаешь! — верещит Светлана, не похожая сама на себя.
— Это тебе урок: не прыгать на наследника престола Российской Империи — удается пропыхтеть ей в ответ. — Особенно, с такой чахлой физподготовкой.
За дверями спальни топот ног. Что-то с грохотом опрокидывается и тут же в мою опочивальню вламываются Васильчиков и Ренненкампф с револьверами в руках. Следом за ними галопирует часовой с винтовкой наперевес.
— Ваше Высочество! Ваше Высочество! У вас все в порядке? — галдят мои адъютанты наперебой, но, узрев то, что твориться в моей комнате, застывают в подражание лотовой супруге. Я перевожу дух и оглядываюсь…
Вид, открывшийся моим бравым защитникам, действительно, впечатляет. На полу, без юбки (разорвалась и улетела во время схватки), со сбившейся набок прической, покрасневшим лицом и заломленной за спину рукой лежит фрейлина императрицы. На ее спине (и чуть пониже), в разорванной до пупа ночной рубахе, восседает Наследник Престола Российского, удерживая хитрым захватом означенную руку означенной фрейлины.
Минута молчания длится недолго.
— Ваше высочество мы просим извинения — выдавливает из себя Ренненкампф. — Нам показалось, что из вашей комнаты … э-э… из вашей комнаты…
Он сбивается и умолкает. Васильчиков судорожно сглатывает, нервно нашаривает рукав Ренненкампфа и, пятясь назад, тянет Павла Карловича за собой, одновременно ухитряясь выпихнуть часового… хм… ну, скажем, «задним фасадом»…
— Ну что, будешь еще брыкаться, или мне и вправду руку тебе сломать?
— Сволочь, — шипит пленница. — Ну, ничего, с тобой еще разберутся…
Что, интересно, пришлют взвод карателей? Таких же, сахариновых, которые делать ничего не умеют? Ой, я сейчас укакаюсь от страха…
Внезапно ее лицо как-то неуловимо изменяется. Глаза на мгновение мутнеют. Что это с ней — обморок? Привстав, я переворачиваю ее на спину. Господи, да что с ней такое? Помирать что ли собралась? Я встряхиваю ее за плечи. Похоже на обморок. Так-с, лучший способ от обморока — пощечина…
Дикий визг бьет по ушам точно близкий взрыв. Светлана начинает вырываться с такой нечеловеческой силой, что я поневоле вынужден ее отпустить. Ух! Рука с расставленными пальцами пролетает в опасной близости от моего носа. Ну, подруга, так не пойдет. Самый тяжелый хук, какой только может выдать не слишком высокий шестнадцатилетний отрок заставляет ее голову мотнуться назад. Светлана медленно оседает на пол. Наконец-то, сражение закончено. Теперь связать ей руки и ноги остатками ее юбки и моей рубашки, и можно покурить с чувством выполненного долга.
Ароматный дым убегает вверх правильными колечками. Интересно, а что мне с ней делать? Да пофиг — утро вечера мудренее. Ой, как хорошо-то…
— Что вы собираетесь делать со мной, Ваше Высочество?
Голосок дрожит, испугалась. И правильно… Кой черт правильно? Какое «Ваше Высочество»? Почему не «Олег»?
А вот почему. Наша «гостья из будущего» отчалила в свое «прекрасное далеко». Теперь передо мной несчастная женщина, которая, придя в себя, обнаружила что лежит в разорванной одежде, а над ней склонился нагой цесаревич. Есть от чего завизжать.