– Я в ту же минуту ясно услышал – это доносилось, должно быть, из окна напротив – голос (и я клянусь всем святым: это был голос Акселя) – кричавший: „Раз… два… три… четыре…“
Ах боже мой, если бы я тогда сразу же проник в квартиру; – но прежде чем я успел что-нибудь сообразить, турецкий слуга Дарашикуха захлопнул калитку в стене. – Я говорю тебе, мы должны проникнуть в дом! – Мы должны!
– А что, если Аксель действительно жив! – Видишь ли, – ведь поймать нас совершенно не могут. Кто же ночью ходит по старой замковой лестнице, подумай, – и притом, я теперь так умею обращаться с отмычками, что ты будешь удивлен».
* * *
Оба друга до темноты шатались по улицам, прежде чем привести в исполнение свой план. Затем они перелезли через стену и очутились перед старинным домом, принадлежавшим персу.
Строение, – одиноко стоявшее на возвышенности Фюрстенбергского парка, – прислонилось, как мертвый сторож, к боковой стене поросшей мхом замковой лестницы.
«Этот сад, эти старые вязы там внизу производят безотчетно-страшное впечатление», прошептал Оттокар Дональ, – «и посмотри только, как угрожающе выделяется Градшин на фоне неба. И эти освещенные оконные ниши там, в замке. Правда, странный воздух веет здесь в этом старом городе. – Словно вся жизнь ушла глубоко в землю – из страха перед подстерегающей смертью.
Разве у тебя нет такого чувства, что вся эта призрачная картина может в один прекрасный день провалиться – как видение, Fata morgana, – что вся эта спящая скрючившаяся жизнь должна была бы подобно призрачному зверю проснуться для чего-то нового и страшного. – И посмотри только, там внизу эти белые песчаные дорожки – словно жилы».
«Ну, иди же, – торопил Синклер, – у меня от волнения дрожат колени, – здесь, – держи пока что план местности»…
Дверь скоро открылась, и оба друга ощупью поднялись по старой лестнице, темное звездное небо, глядевшее через круглые окна, почти не давало света.
«Не зажигай, могут заметить снизу – из беседки, заметить свет, слышишь, Оттокар. Не отставай от меня.
Внимание, здесь выломана одна ступенька… Дверь в коридор открыта… здесь, здесь, налево».
Они вдруг очутились в какой-то комнате.
«Да не поднимай же такого шума».
«Я тут не причем: дверь захлопнулась сама».
* * *
«Нам придется зажечь свет. Я каждую минуту боюсь что-нибудь опрокинуть, так много стульев на моем пути».
В эту минуту на стене блеснула искра и послышался какой-то шум – похожий на стонущее вдыхание.
Легкий треск исходил от пола, от всех скважин.
На секунду воцарилась мертвая тишина. – Затем какой-то хриплый голос громко и медленно стал считать:
«Раз… два… три…»
Оттокар Дональ вскрикнул, стал как сумасшедший царапать спичкой свой коробок, – руки его тряслись от ужасного страха. – Наконец свет – свет!
Оба приятеля с ужасом взглянули друг другу в белое как известь лицо:
«Аксель».
«…четыре… пять… шесть… семь…»
«Зажигай свечу, скорей, скорей».
«…восем… девять… десять… одиннадцать…»
* * *
В нише, с потолка, прикрепленная на медном шесте, свешивалась человеческая голова с белокурыми волосами. – Шест проходил в самый череп, – шея под подбородком была связана шелковым шарфом… а под ней две красноватых доли легких с бронхами и дыхательным горлом. – В промежутке между ними ритмично билось сердце, – обвязанное золотой проволокой, достигавшей пола и примыкавшей к маленькому электрическому аппарату. – Жилы, туго натянутые, проводили кровь наверх из двух узкогорлых бутылок.
Оттокар Дональ вставил свечу в маленький подсвечник и вцепился в руку своего друга, чтобы не упасть.