Изредка он бросает на меня такие многозначительные взгляды, что я уже начинаю подумывать, не догадался ли тут кто-нибудь о том, кто я такой. От этой мысли мне стало еще более жарко, а воротничок вроде стал еще больше давить.
Сидящие в кабачке бабенки все какие-то костлявые, сухопарые. Мексиканские женщины или уж очень красивые, или вот такие, как эти, и я лучше уж согласился бы в седьмой раз посмотреть какую-нибудь старую картину, чем любоваться такими образинами.
Официант стоит в дверях и смотрит на улицу. По стене, что напротив меня, ползет ящерица.
Я еще раз посмотрел на официанта и решил, что он очень похож на ящерицу. У него какие-то совершенно пустые, без всякой искорки глаза, которые, вероятно, никогда не меняют выражения, даже если он увидит, что тебя поджаривают на костре. Пожалуй, это может его только рассмешить.
Я закурил сигарету, подозвал его и сказал, что он мне кажется очень умным парнем, и если ему удалось вспомнить относительно Домингуэса, может быть, он вспомнит также одну дамочку, которая живет где-то в здешних местах, дамочку по имени Фернанда Мартинас.
Он улыбнулся. Он сказал, что сеньора Мартинас каждый вечер в 11 часов заходит к ним в кабачок, она поет здесь. И в то же время, как она бывает у нас, Домингуэс обычно вертится где-нибудь поблизости. Он говорит, что Домингуэс иногда, когда захочет, бывает очень грубым, и вбил себе в голову, что он один имеет права на сеньору Мартинас и не собирается ни с кем ее делить.
Интересно, куда сейчас пошел официант? Может быть, он выскользнул из боковой двери, чтобы разбрехать все тому толстяку-хозяину, которого я видел при входе сюда? Меня предупредил и, что хозяин этого заведения не так уж плох, а все остальные здесь страшные вруны и никогда не скажут тебе правду, даже если им за это заплатить.
Я сижу, смотрю сквозь раскрытые двери на дворик и думаю: почему это мне всегда попадается такая работа? Почему, черт возьми, не поручить мне дело хотя бы где-нибудь в Нью-Йорке?
Может быть, вы сами хорошо знаете мексиканских женщин. Они или очень хорошие, или ужасно сволочные. И большей частью они как раз сволочные. Даже если они обладают прекрасными формами, характер у них вредный. Чистая кислота. Может быть, это потому, что они слишком много едят?
В кабачок вваливаются все новые и новые парни. Изредка входят и дамы. Все садятся за столик и заказывают вино. Два или три парня взглянули в мою сторону, но не обратили на меня особого внимания. А если бы обратили, то обязательно взглядом дали мне понять, что я им не понравился. Мексиканцам вообще никто не нравится.
Минут через десять ко мне подошел хозяин. Довольно жирный тип, щегольски одетый. Рубашка украшена серебряным шнурком, а на голове огромное черное сомбреро. Пояс штанов почти перерезает его пополам, так что живот даже немного свешивается через него. Мне этот парень очень не понравился.
– Сеньор, – сказал он. – Вы спрашивали о сеньоре Домингуэсе. Может быть, я вам могу помочь?
– Может быть, можете, – сказал я, – а может быть, и нет.
Мне ужасно надоели эти мексиканцы. Еще несколько лет назад, когда я впервые начал заниматься мексиканскими делами, мне сказали, что с мексиканцами нужно во что бы то ни стало держаться вежливо. Я это отлично сам понимаю, но бывают моменты, когда мне трудно удержаться в рамках вежливости. Вот и сейчас как раз наступил такой момент.
– Сеньор, – начал хозяин и развел руками. Я увидел, что ладони у него потные, ногти грязные, а пальцы похожи на когти огромной птицы. – Обычно я не вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, сеньор, – продолжал он. – Но я заметил, что как только сюда приходят люди и спрашивают Домингуэса, всегда происходят какие-то неприятности. – Он снова развел руками. – Я не хочу, чтобы в моем заведении происходили какие бы то ни было неприятности, сеньор.