Тогда я спустился в приёмную (опять же бегом), чтобы не упустить ни одной секунды.
Но зампрокурора все не было. Я снова пошёл к себе.
Ещё в коридоре услышал звонок и бросился к двери.
Это была не Надя. Звонил свидетель по делу, которое я заканчивал. Я постарался поскорее закруглиться, чтобы освободить линию.
Не успел я положить трубку, как опять раздался звонок.
— Игорь Андреевич, вы ещё у себя?
Я узнал голос Агнессы Петровны.
— Да, сижу как на иголках.
— У вас сегодня приятный вечер, я знаю. Но не больше двух минут….
Знаю я её две минуты. Поэтому говорю:
— Агнесса Петровна, дорогая, простите, ради бога, вызвали к начальству. Я вам позвоню сам, завтра. Дело спешное?
— Что вы! Пожалуйста. Успеется и завтра. Желаю хорошо провести вечер…
Я вздыхаю. Кладу трубку. Бреду по опустевшему зданию к Фаиночке.
Без двадцати семь меня охватило отчаяние. И не потому, что я до сих пор ещё не подводил моего очаровательного конструктора-модельера (хотя бы в последнюю минуту, но ухитрялся уведомить, что занят). Мне было жалко её, стройную и одинокую, сиротливо стоящую у нашей колонны.
И ещё что-то— во мне шевелится вроде ревности. Ведь у театра сейчас много мужчин. Молодых и модных. Но главное, я срывал Наде вечер. Что она подумает, если я не приду?
И вот решаюсь…
— Фаиночка, сделайте мне одно одолжение.
Машинка замолчала. Я никогда ни о чем не просил девушку,
— А смогу?
— Отлично справитесь. Сходите за меня в Большой театр…
Конечно, с моей стороны это было предательством.
Я разрушал нашу дружбу самым варварским способом.
И её мечты, быть может…
Протягиваю ей два билета.
Надевая пальтишко, которое явно куплено в «Детском мире», потому что такие размеры вряд ли продают в магазинах для взрослых, она, пряча от меня глаза, спросила:
— Как я найду… этого человека?
Боже мой! Вот действительно деликатная душа. Я чувствовал себя инквизитором.
— Крайняя колонна слева. Надежда Максимовна.
Стройная. Блондинка.
Фаиночка едва слышно повторила:
— Стройная, блондинка…
— Сестра… — соврал я отчаянно. И от этого у меня стало скверно на душе. Её каблучки затихли в конце коридора. В мыслях я шагал с ней вниз, по улице, у ЦУМа завернул к театру. Вот и я. Она не удивилась моему опозданию-такая у меня работа. Потом бегом (Надя ходит быстро, угнаться за ней трудно) направились в гардероб. Затем — по овальным коридорам.
Вот и ложа в третьем ярусе бельэтажа. Погасли люстры, медленно и торжественно. Сладостная минута тишины, натянутой, как струна. И вот-мир взрывается божественным фортиссимо увертюры. Распахнулся занавес и…
— А, это вы, Чикуров. — Иван Васильевич остановился посреди приёмной и некоторое время рассматривал меня, что-то соображая.
Он открыл дверь кабинета, прошёл первый. Я-следом.
Улетучился бог весть куда Моцарт. Я стоял у стола зампрокурора.
— Садитесь. — Иван Васильевич устало опустился на своё место. Он все ещё озабоченно морщил лоб.
Меня насторожило обращение на «вы». В устах зампрокурора оно звучало только тогда, когда он был не очень доволен подчинённым. Я смотрел на его волосы, переложенные с одной стороны плеши на другую так аккуратно, будто бы каждый волосок точно знал своё место, и думал, в чем же я мог провиниться. Но вдруг последовало неожиданно:
— Так что у тебя?
«Ты» — означало расположение.
— Не у меня, а у вас, — ответил я успокоенный.
— Да, да, да, да… — Он вынул из сейфа голубую папку, дело. Я прикинул: листов сто, не больше. — Вот, ознакомься.
— Срочно?
— Спешить, как говорят, людей смешить. Завтра с утра и садись. На свежую голову. Не очень занят?
— Нет.
— Добро, — сказал он своим тихим голосом и слегка склонил голову в знак того, что разговор окончен.
Я попрощался. Вышел.