А я думал — только в прокурорах… Говоришь, расследование тебя убедило?
— Иван Васильевич, вы мне дали ознакомиться с делом. Я его добросовестно прочёл. Именно прочёл. Если понастоящему изучать его, наверное, что-нибудь меня и не убедит.
Иван Васильевич подумал.
— Может быть, ты и прав. Людей там не видно… — Он протянул мне бумагу: — Читай.
Документ был отпечатан на именном бланке депутата Верховлого Совета РСФСР.
Директор совхоза «Маяк» Североозерского района Е. 3. Мурзин обращался к прокурору республики с просьбой ещё раз расследовать обстоятельства самоубийства Залесской А. С.
Письмо заканчивалось так: «Лично я да и многие работники совхоза не могут поверить в то, что Ангелина Сергеевна Залесская покончила с собой. Мы её знали как весёлую, жизнерадостную женщину, полную сил и молодого задора. Её любил и уважал коллектив детского сада, где она работала воспитательницей, и оказал доверие, выбрав в органы народного контроля. Установление истины помогло бы снять пятно со всего коллектива работников совхоза, которые трудятся во имя Родины. Случай, происшедший с А. Залесской, бросает тень на идейно-воспитательную работу на нашем предприятии…»
— Ну и что? — спросил я, закончив читать. — Факты.
Где они?
— Письмо Мурзина, вот уже факт.
— Это просто бумага. Людей я не знаю… — вырвалось у меня,
— Что ж, с ними познакомишься на месте… Ну, а я как прокурор возьму на свою душу бумаги. Кстати, вот ещё одна. — Он протянул мне документ, отпечатанный на нашем бланке. — Как говорится, кесарю — кесарево, а богу — богово…
Моё непосредственное руководство — заместитель начальника следственного управления отменял постановление о прекращении крылатовского дела. Расследовать его поручалось мне. Вверху стояло — «Утверждаю» и загогулины подписи Ивана Васильевича. На прощание он посоветовал:
— Веди дело так, словно до тебя не было никакого расследования.
— Понятно.
Иван Васильевич поднял палец.
— Но, — сказал он, — и не забывай, что оно было…
Как только я переступил порог кабинета зампрокурора, тут же попал в канцелярскую машину. К концу дня мне был обеспечен билет на завтрашний самолёт в Барнаул с пересадкой в Новосибирске, бронь в барнаульской гостинице.
Подразумевалось также внимание местных работников прокуратуры.
И, уже будучи не здесь, но ещё и не там, я должен был решить один важный для себя вопрос: как распорядиться последним вечером перед отлётом.
Дело в том, что за полгода нашего знакомства с Надей мы ещё не разлучались надолго. Служба моя непоседлива:
Но по непонятным причинам судьба до сих пор щадила нас.
Я не имел в последнее время продолжительных командировок. Роскошь, которую не мог себе позволить никто из моих коллег.
Мысли о необозримых расстояниях, что разделят меня с моим конструктором-модельером на бог весть какое время, поселила в душе неуютность.
Человечество кичится своими забавными игрушками — конструкциями, перемахивающими с одного места на другое с непостижимой скоростью, мгновенной передачей текста, звуков и изображения. Но оно не решило самой главной для меня сейчас проблемы: не научилось не разлучать людей, которым не надо разлучаться.
Я позвонил Наде.
— Надюша, — сказал я, когда она взяла трубку, — знаешь, я раздумал ложиться в больницу.
— Испугался?
— Нет. Жаль с ними расставаться. Хотя мы и не были хорошими друзьями, но все же — родное…
— Уезжаешь? — Я вздохнул.
— Далеко?
— Очень.
— Где мы сегодня встретимся?
— Я не хочу безликие, чужие рестораны. Хочется посидеть в семейной обстановке…
— Игорь, у тебя заскорузлый, запущенный семейный комплекс… (Через её голос прорвалась в телефонный разговор реплика Агнессы Петровны: «А что в этом плохого?»)
— Действительно, — подтвердил я.