Гремели кастрюли и звенели стекла: мамочка находилась в своей родной стихии, словно форель, попавшая в попутную водную струю.
- Пора, - повторил отец, включил лампу на столике рядом с моей кроватью и оставил меня потягиваться и прищуриваться от последних видений сна, которые постепенно стирались у меня в мозгу.
Солнце еще не взошло. Была середина марта, за моим окном растущие вдоль улицы деревья обдувал холодный пронизывающий ветер. Я мог чувствовать этот ветер, положив руку прямо на стекло. Мама, поняв, что я проснулся, когда папа вошел на кухню выпить чашечку кофе, сделала радио чуть громче, чтобы услышать прогноз погоды. Весна началась несколько дней назад, однако зима в этом году была очень суровой и цеплялась за южные края словно белый кот. У нас не было снега - у нас вообще никогда не выпадал снег, - однако зима выдалась на редкость холодной, и холод этот исходил прямо из полярных легких севера.
- Не забудь теплый свитер, - закричала мама. - Слышишь?
- Слышу, - ответил я и достал зеленый шерстяной свитер из комода. Вокруг меня была моя комната, освещенная зеленоватым и желтым светом, пропитанная приглушенным гудением калорифера: индийский ковер цвета, похожего на кровь; стол с несколькими загадочными ящиками; стул, покрытый таким же бархатным материалом, как плащ Бэтмена; аквариум, в котором плавает столь прозрачная рыбешка, что можно видеть, как бьется ее сердце; уже упомянутый выше комод, на котором стояли модели самолетов из наборов "Ревелл"; кровать со стеганым одеялом, вышитым родственницей Джефферсона Дэвиса; чулан и полки. Да, да, полки. Собрания, клады бесценных сокровищ. На тех полках - куча моих книг: сотни комиксов - "Лига Правосудия", "Флэш", "Зеленый Фонарь", "Бэтмен", "Дух", "Черный Ястреб", "Сержант Рок" и "Крепкая Компания", "Аквамэн" и "Фантастическая Четверка". Здесь же еще выпуски журнала "Жизнь мальчишки", а также дюжина выпусков "Знаменитых чудовищ мира кино", "Экрана кошмаров" и "Популярной механики". Желтая стена целиком заставлена выпусками журналов "Нэншнл Джиографик", и я, краснея, могу на память указать, где в них расположены все картинки из африканской жизни.
Полки тянутся миля за милей. Дальше идет моя коллекция стеклянных шариков в каменной вазе. Моя засушенная цикада ждет, чтобы снова запеть летом. Мой йо-йо Дункан, который почти исправен, если не считать того, что у него лопнула струна и папа давно обещает ее починить. Моя маленькая книжечка образцов тканей, которую я получил от мистера Парлоу в магазине "Стэгг-шоп для мужчин". Вырезанные из этой книжечки лоскутки играют роль ковров в моих моделях самолетов, я выстилаю ими проходы между сиденьями. Моя серебряная пуля, придуманная и отлитая Одиноким Рейнджером для охоты на оборотня. Пуговица времен Гражданской Войны, слетевшая с формы какого-нибудь солдата. Мой резиновый нож для выслеживания в ванне крокодилов-убийц. Мои канадские центы, ровные и гладкие, словно северные равнины. Я просто неизмеримо богат.
- Завтрак уже на столе! - позвала мама. Я застегнул свитер, который был того же оттенка, что и рваная рубашка сержанта Рока. Мои джинсы были покрыты заплатами на коленях - словно подтверждениями многочисленности моих смелых столкновений с колючей проволокой и гравием. Моя рубашка была достаточно красной, чтобы привести в неистовство быка. Носки были белыми как голубиные крылья, а кеды по-ночному темны. Моя мама страдала дальтонизмом, а папа любил в цветах максимальные контрасты. Так что со мной все было в полном порядке.
Забавно, что иногда смотришь на людей, которые воспитали тебя и ввели в этот мир, и замечаешь в них самого себя. И понимаешь тогда, что каждый человек в этом мире является своего рода компромиссом с природой.