Она опустилась на пол и пролежала так до утра. А когда очнулась, ей показалось, что прошло всего минут двадцать. Она включила на полную катушку радио, подтащила к окну стул и развернула на коленях газету - Лана отрицает, Россия возражает, шахтеры идут на уступки. Вот это и есть самое грустное: жизнь продолжается. Если расстаешься с возлюбленным, жизнь для тебя должна бы остановиться, и если уходишь из этого мира, мир тоже должен бы остановиться, но он не останавливается. Оттого-то большинство людей и встает по утрам с постели: не потому, что от этого что-то изменится, но потому, что не изменится ничего. Правда, если бы мистеру Реверкомбу удалось наконец отнять все сны у всех людей, быть может... мысль ускользнула, переплелась с радио и газетой. Похолодание. Снежная буря захватывает Колорадо, западные штаты, она бушует во всех маленьких городках, облепляет снегом фонари, заметает следы, она повсюду и везде, эта буря; как быстро она добралась и до нас: крыши, пустырь, все, куда ни глянь, утопает в снегу, погружается глубже и глубже. Сильвия посмотрела на газету, потом в окно. Да, снег валил, наверно, весь день. Не может быть, чтоб он только, что начался. Совсем не слышно уличного шума - ни колес, ни гудков; на пустыре в снежном водовороте кружатся вокруг костра ребята; у обочины машина, заметенная по самые окошки, мигает фарами - на помощь! на помощь! - немая, как отчаяние. Сильвия разломила печенье и покрошила на подоконник-пусть прилетят птицы, ей будет веселее. Она не закрыла окно: пусть летят; пахнуло холодным ветром, в комнату ворвались снежинки и растаяли на полу, точно фальшивые жемчуга. Жизнь может быть прекрасна. Прикрутим это проклятое радио! Ага, ведьма уже стучит в дверь. Хорошо, миссис Хэллоран, отозвалась Сильвия и совсем выключила радио. Снежно-покойно, сонно-молчаливо, только вдалеке ребячьими песенками звенит зажженный им на радость костер; а комната посинела от холода, что холоднее холодов из волшебных сказок, - усни, мое сердце, среди ледяных цветов.
Отчего вы не переступаете порога, мистер Реверкомб? Входите же, на дворе так холодно.
Но пробуждение оказалось теплым и праздничным. Окно было затворено, она лежала в объятиях мужчины. И он напевал ей тихонько, но весело: "Сладкий, золотой, счастливый на столе пирог стоит, но всего милей и слаще тот, что нам любовь сулит".
- Орилли, ты?.. Неужели это правда ты?
- Малышка проснулась. Ну и как она себя чувствует?
- Я думала, я умерла, - сказала Сильвия, и в ее груди трепыхнуло крылом счастье, точно раненая, но еще летящая птица. Она хотела его обнять, но сил не хватило. - Я люблю тебя, Орилли. Ты мой единственный друг, а мне было так страшно. Я думала, никогда больше я тебя не увижу. - Она замолчала, вспоминая. - А как же это ты не в тюрьме?
Орилли заулыбался и слегка покраснел.
- А я и не был в тюрьме, - таинственно сообщил он. - Но сперва надо перекусить. Я кое-что купил нынче утром в закусочной.
У нее вдруг все поплыло перед глазами.
- А ты здесь давно?
- Со вчерашнего дня, - ответил он, хлопотливо разворачивая свертки и расставляя бумажные тарелки. - Ты сама меня впустила.
- Не может быть. Ничего не помню.
- Знаю, - только и сказал он. - Вот, будь умницей, выпей молочка, я расскажу тебе презабавную историю. Умора! - он радостно хлопнул себя по бокам. Никогда еще он так не походил на клоуна. - Ну вот, я и правда не был в тюрьме, мне повезло. Волокут меня эти бродяги по улице и вдруг - кого я вижу? - навстречу эдак враскачку шагает та самая горилла, ну, ты уж догадалась - мисс Моцарт. "Эй, - говорю я, - в парикмахерскую идете, бриться?" "Пора, пора вам за решетку", говорит она и улыбается одному из фараонов. - "Исполняйте свой долг, сержант". Ах вот как, говорю. А я вовсе не арестованный. Я... я иду в полицию рассказать всю вашу подноготную.