Дяченко Марина &Дяченко Сергей
Марина и Сергей Дяченко
Когда грохнуло в третий раз на полигоне, село наше переселили в предгорья - от прежних мест подальше. Подъемные выдали, обустроиться помогли, в общем, не все так плохо, хотя чужое место - оно чужое и есть, и прежняя хата нет-нет да и снится... Отец мой на старом кладбище остался, в зоне отчуждения за колючей проволокой, а мать уже здесь, на новом похоронили. Развели их.Место красивое - рядом горы. Земля хорошая; работы нет никакой, только огород. Рядышком, за перевалом, село василисков - межа их земли колышками помечена, и камень стоит. Лысый такой, в лыжном костюме. Покатался один на лыжах... Не местный, местные туда не ходят. Нет охотников.Хотя с василисками у сельчан забот как раз и не было - они тихо за перевалом сидели, пока к ним не сунешься, никого не трогали. А донимали лесные братья, с позапрошлой войны на горах застрявшие и только разбоем и живые. Баб, правда, только грабили да насильничали иногда, зато мужиков, если поймают, живыми не выпускали. Не любили мужиков, особенно молодых.Через три года, как переселились, я техникум закончил. Мать к тому времени уже похоронили; вернулся я к сестре. То есть не совсем чтобы вернулся; решать надо было, как дальше жить, куда податься, ну и вообще...Сестра меня на станции втретила; пока автобуса ждали, она и говорит:- Ты не пугайся только. Василиск у меня живет.Я молчу. Не было такого, чтобы василиски в людских селах жили. Врет, думаю.- Не вру, - говорит. - Слепенький он. Слепой. Его свои-то и выгнали. У меня живет. Слепые - они безопасные...Молчу.Приехали. Дом новый, обустроилась Надюха, уют навела, ничего не скажешь; красоту вокруг заводить, это она с пеленок любила. Только я сел к столу входит. Батюшки-светы, высоченный - под балку, тощий, как вобла, кожа, как молоко, волосы бесцветные - альбинос... И очечки черные, будто на пляже. Неуверенно так, под стеночкой, хоп - и сел на край скамейки.Присмотрелся я - ну точно василиск. Чистокровный.- Ну, Надюха, - говорю потом. - Где же ты такое добро откопала?Надулась. Сидит, как помидорина; сопит. Как, бывало, в детстве, когда застукаешь ее, что сама с собой в голос говорит. Была у нее такая привычка уйти подальше в поле, с деревьями секретничать, с муравьями в игры играть...Сопит.- Извини, - говорю, - если что-то не так сказал. Только удивительно мне.- Удивительно, - говорит. - Мужиков у нас мало, кто ж из вас в селе удержится... А ты на меня посмотри. Красавица, да?А Надюха, надо сказать, и впрямь. Заячья губа у нее с рождения. Рябая, маленькая, рыжая; мне она сестра, так я как-то и не задумывался...- А он, - говорит, - красивый парень. И сильный. И не пьет... А что слепой... Так он наощупь приспособился. И корову выдоит, и дрова поколет... И...И покраснела сильней.- Ну, - говорю, - твое дело. Прости...- Пожалела я его, - говорит тихо. - Свои его прогнали. Куда ему? Слепой...- Да, - говорю. - Конечно.И стали говорить обо мне. Где работу искать да как быть теперь; Надюха давай меня уговаривать, чтобы в селе остался. Работа, мол, будет, место хорошее, мужики очень нужны... И Варька за мной сохнет еще со школы. Ну, про Варьку я и без нее знал...Поговорили.На другой день встретил и Варьку. Увидела меня, так чуть с велосипеда не свалилась - почту развозила... О том, о сем, и тоже давай рассказывать, как тут у них все хорошо, как мужики нужны, а особенно образованные, и какой у нее дом новый, и мотороллер, и машину купить собирается...Распрощались. Погнала на велике так, что ветер засвистел. А я дальше пошел.Улица новая, дома одинаковые, из силикатного кирпича. Деревьев нет - одни прутики, когда еще вырастут... Дом теперь здесь. Родина...Хотел водки купить - магазин закрыт.