– Это типично для поясовика. Вы это хотели сказать?
– Нет. Поясовики не совершают самоубийств. Особенно таким способом. Если поясовику понадобилось бы покончить счеты с жизнью, он взорвал бы корабельный привод и умер бы, как звезда. Аккуратность – типичная для поясовика. А ее приложение – нет!
– Так‑так, – произнес Ордац. Он чувствовал себя неуютно. Факты говорили сами за себя. Тем не менее, ему не хотелось называть меня лжецом. Он уцепился за формальности. – Мистер Гамильтон, вы узнаете в этом человеке Оуэна Джеймисона?
– Это он. Однако ради большей уверенности… – Я стащил с плеча Оуэна грязный халат. На левой стороне груди был виден почти совершенно круглый шрам диаметром сантиметров в двадцать. – Видите?
– Да, мы его заметили. Старый ожог?
– Оуэн – единственный человек, насколько мне известно, который может похвастаться шрамом, полученным от метеорита. Тот угодил ему прямо в плечо, когда Оуэн решил прогуляться и вышел из корабля. Скафандр мгновенно затянул отверстие, а потом врач извлек из центра раны крохотную железо‑никелевую крупинку, застрявшую прямо под кожей. Оуэн всегда носил ее с собой в качестве талисмана. Всегда! – Я вопросительно посмотрел на полицейского.
– Мы ее не нашли.
– Ладно…
– Приношу вам свои извинения, мистер Гамильтон, за все это. Но именно вы настаивали, чтобы мы оставили тело, как оно было.
– Да. За это спасибо.
Оуэн ухмылялся мне из кресла. Я ощутил мучительную боль, огромные комки боли возникли у меня в горле и в самой глубине желудка. Некогда я лишился правой руки. Утрата Оуэна вызвала точно такие же чувства.
– Мне бы хотелось узнать об этом побольше, – сказал я. – Вы разрешите мне ознакомиться с подробностями, как только они у вас появятся?
– Разумеется. Через контору РУК?
– Да. – Это не было делом РУКа, несмотря на сказанное мной Ордацу. Но его авторитет должен был помочь. – Я хотел бы знать, отчего умер Оуэн. Может быть, он столкнулся с чем‑то таким… Культурный шок или нечто подобное. Но если кто‑то довел его до такой гибели, то меня удовлетворит только смерть этого человека.
– Отправление правосудия, конечно, лучше оставить за… – Ордац смущенно осекся. Он не знал, говорил ли я, как представитель РУКа, или как простой гражданин.
Я вышел, оставив его решать эту задачу.
В вестибюле то и дело попадались постояльцы. Одни шли к лифтам, другие выходили из них, третьи просто сидели. Я постоял некоторое время у входа в лифт, наблюдая за лицами проходящих мимо людей и стараясь различить на них признаки разложения личности, которое непременно должно было происходить в подобных условиях.
Комфорт как предмет массового производства. Место для сна, еды и трехмерного телевидения, но совсем не то место, где можно быть кем‑нибудь. У живущих здесь нет ничего личного. Какие же люди селятся в таком здании? Они должны быть в чем‑то неотличимы друг от друга, должны двигаться в унисон, как череда отражений в зеркалах парикмахерской.
Потом я приметил волнистые каштановые волосы и темно‑красный бумажный костюм. Управляющий? Мне пришлось подойти ближе, чтобы удостовериться. Лицо у него было совершенно отчужденное.
Он заметил меня и улыбнулся без особого энтузиазма.
– О, здравствуйте, мистер… э… Вы нашли?.. – он никак не мог выдумать подходящий вопрос.
– Да, – кивнул я, отвечая наудачу. – Мне бы хотелось у вас кое‑что выяснить. Оуэн Джеймисон прожил здесь шесть недель, не так ли?
– Шесть недель и два дня, прежде чем мы вскрыли его квартиру.
– У него бывали посетители?
Управляющий поднял брови.