- Ну, как знаете, - сказал юнец и замахал рукой подъехавшей яично-желтой "Волге" с шашечками на борту. Зайцев свирепо покосился в ту сторону, но ничего не сказал по этому поводу.
- Значит, так, - продолжал он так, словно его никто не прерывал. - Сейчас едем в Быково, калымим там весь день. Все-таки аэропорт, место хлебное. Стараемся не разлучаться, а если что - встречаемся опять в Быково. Пока мы оба на стоянке, один куда-нибудь уходит, а другой следит за его машиной. Этот гад наверняка там промышляет. Он же охренеет; когда опять тебя увидит. Я бы на его месте не удержался. А как только он подойдет к машине - к твоей или моей, - мы его прихватим и так отделаем, что мать родная не узнает.
- На живца, значит? - с иронией уточнил Кольцов.
- Вот именно, на живца. Думаешь, не поймаем? Поймаем!
- Н-ну... - нерешительно начал Кольцов, но Зайцев схватил его за рукав и толкнул к машине.
- Давай, давай. На месте будешь сомневаться. А только поверь мне, Ваня: когда ты увидишь, как этот гад с ножом в руке к твоей тачке подбирается, все твои сомнения как рукой снимет. Сам не заметишь, как башку ему отобьешь, Весь день они действовали по предложенному Зайцевым плану, сделав за это время по несколько ездок в разные концы Москвы. Оказываясь в битком набитом потенциальными пассажирами Центре, Кольцов испытывал сильнейшее искушение махнуть рукой на эту безнадежную затею. Но, снова зарулив на стоянку возле здания аэропорта, он неизменно обнаруживал там рябой "Опель" Зайцева. Бросать товарища не хотелось, и, кроме того, Кольцов немного побаивался, что Николай, оставшись один, наделает глупостей. Несмотря на ничем не выделявшуюся внешность, Зайцев обладал весьма горячим темпераментом и при всяком случае лез в драку, не считаясь с такими мелочами, как преимущество противника в численности, силе и живом весе.
Они парковались в разных концах стоянки, и один из них надолго уходил в здание аэропорта, занимая позицию у стеклянной стены, через которую стоянка просматривалась как на ладони. Второй в это время сидел за рулем своего автомобиля, курил и слушал музыку, зорко посматривая по сторонам. За целый день никто так и не попытался подобраться к их машинам, хотя и Кольцов, и Зайцев не раз ловили на себе неприязненные взгляды таксистов. Владевшее Кольцовым желание наплевать на эту вендетту усиливалось с каждым часом, и его удерживало лишь то обстоятельство, что место здесь и вправду было бойкое, пассажиры шли один за другим и лежавший во внутреннем кармане куртки бумажник становился с каждым часом толще.
Около пяти часов вечера они сделали перерыв на обед. Сидя за столиком в кафе и с аппетитом поедая тушеное мясо, Кольцов попытался завести разговор о том, что пора бы бросить эту безнадежную затею. Ему немедленно пришлось убедиться в том, что Зайцев не только не остыл за время неудачной охоты, но, наоборот, распалился еще больше. Его глаза, напоминавшие две червоточины на провисевшем всю зиму на ветке яблоке, превратились в две узкие, почти неразличимые щелки, усы воинственно топорщились, а вздернутый нос, казалось, задрался еще больше.
- Как хочешь, - бросил он скрипучим голосом, - Дело, конечно, твое. Катись домой к своей Вальке, попроси у нее титю. Когда тебя через неделю или через месяц трахнут прямо на стоянке, я тебя жалеть не стану, ты уж извини. Ты сам на это напрашиваешься.
- Да что ты так развоевался? - спросил Кольцов. - Можно подумать, это тебе колеса порезали, а не мне!
- Кретин, - ответил Зайцев. - При чем, тут колеса? Просто я не люблю, когда у моей семьи вырывают изо рта кусок хлеба. Я - кормилец, и ты, между прочим, тоже, и от этой обязанности нас никто не освобождал. Конечно, этим умникам на "Волгах" станет проще жить, если они совсем вытеснят нас с улиц.