Она садится и ждет: может быть, Наташа просто опаздывает, потом звенит звонок, но урок не начинается, Виктория Владимировна не входит, белая дверь слита со стеной, портрет писателя возле доски смотрит в окно, из окна падает солнце, лимонной полосой, светлой гранью оседает пыль, все шепчется и стучит, будто стены и парты ожили, Люба открывает учебник и читает его, ничего не понимая, и чтобы сразу забывать.
Вместо Виктории Владимировны приходит усатый нестареющий человек, он велит открыть учебники сразу на последней странице, что уже само по себе кощунственно, посмотреть там картинку и написать про нее маленький рассказ. Потом человек принимается ходить по классу, сложа руки, и заглядывает всем в тетради, но ничего не говорит, только одобрительно посапывает и улыбается девочкам, а уродливую Обезьяну он даже погладил раз по голове, Люба же тупо глядит на карикатурно рисованную картинку, не помня даже, зачем она это должна.
Когда урок окончен, к ее парте подходит похваленная усатым Обезьяна, однако она вовсе не рада, а серьезно озабочена. Озабоченность даже придает ее лицу некоторое сходство с человеческим.
- Наташка заболела, - сообщает она. - Просила тебя зайти.
- А ты пойдешь? Я даже не знаю, где она живет, - отвечает Люба, собирая в сумку принадлежности канувшего в лету урока.
- Тогда пошли.
- Что, сейчас?
- Сейчас, - презрительно выдавливает Обезьяна. - Что, никогда не пасовала?
- Пасовала, - врет Люба.
- Врешь, - сухо констатирует Обезьяна.
- Не вру.
Погорельцева смотрит на нее насмешливо и даже как-то брезгливо.
- Мальчишки тебя лапали? - неожиданно интересуется она.
Люба не знает, что ответить: это было с ней один раз в прошлом году, но ей стыдно даже думать о том. Сбитая с толку, она оглядывается по сторонам и обнаруживает, что в классе уже никого нет.
- Ладно, пойдем, - говорит Обезьяна. - Времени нету.
Они выходят через железную дверь, черный выход удушливой столовой, чтобы лишний раз не попадаться на глаза, хотя Люба понимает, что это, конечно, бесполезно. Прогулять сразу четыре урока - неслыханная наглость, лучше бы вообще не приходить, притвориться больной, а про справку иногда забывают. Они быстро пересекают пустую аллею перед зданием школы и выходят за ворота.
- А что мы потом скажем? - спрашивает Люба ковыляющую впереди Обезьяну.
- Снимем шорты и покажем, - отвечает Погорельцева и сипло взвизгивает от своего короткого смеха. Она останавливается на обочине проезжей части и вытаскивает из сумки вспоротую уже некогда ее сыпучими коготками пачку сигарет.
- Курить будешь?
- Нет.
- Не умеешь?
- Не хочу.
Обезьяна щелкает извлеченной вслед за сигаретами зажигалкой.
- Ты чего врешь все время? - гадливо улыбаясь, спрашивает она и вытягивает губы, чтобы затянуться. - Никогда не курила, так и скажи.
Она сходит с бровки и идет поперек дороги. Первая половина пуста, а по второй несется бесконечная череда машин. Люба терпеть не может стоять посередине проспекта, но не хочет, чтобы Обезьяна считала ее еще и трусихой. Они останавливаются на двух белых линиях. Обезьяна спокойно курит. Бензиновый ветер пролетающих мимо машин треплет на Любе овсяные волосы. Она зажмуривает глаза, чтобы защититься от пыли.
- А меня постоянно лапали, - доверительно сообщает Обезьяна. - И один раз сильно. Затащили в раздевалку и трусы сняли. Я так орала, а все равно никто не пришел. Вот где справедливость?
Люба не понимает, при чем здесь справедливость, она поглощена ужасом, потому что автомобили понеслись уже и за ее спиной.
- У тебя деньги есть? - кричит Погорельцева, чтобы перекрыть их бешеный гул.
- Двадцать копеек! Печенье в столовой покупать!
- Наташке нужно купить булку.