Если тебе будут приставать дядьки, я буду звать тебя мамой, ладно?
- Наконец-то мы на "ты", - я толкнула подъездную дверь, - а если к тебе будут приставать тетки, я буду звать тебя папой, идет?
- Идет!
На пороге нас поджидал молочный неторопливый сумрак, гулкие арки и каменные дворики, заваленные мусором. И никого. Но, ощущение одиночества и неприкосновенности было обманчивым, иллюзорным - стоило выбраться из переулков на простор площадей и набережных, как неизменно попадешь в толпы хмельных гуляк. Из головы упорно не выходила женщина с фотоснимка и фраза Илюши про Христа. И я подумала, что вообще ничего не знаю о своем маленьком спутнике. Вскоре мы вышли к Исаакию, величественное здание дремало, не обращая внимания на шумных людей - на их лицах было примерно одинаковое выражение: будто все они в Питере впервые и специально для них город устраивает уникальную акцию "Белая Ночь".
Куда пойдем?
Все равно, - Илюша взял меня за руку.
Мне, в общем-то, тоже было безразлично. Ноги сами вывели на набережную, мы остановились у парапета и стали смотреть на плывущие по воде огни, слушая мерное дыхание Невы. Меня всегда успокаивало, умиротворяло движение Питерских рек, казалось, это не вода, а течет неспешное время, останавливаясь к зиме...
А там она называется Ева.
- Что? - я оторвалась от гипнотизирующего дрожания огней и посмотрела на Илюшу.
Там Нева называется Ева.
Где "там"?
В другом Питере, в сумеречном.
- Илюш, - я не хотела, но голос прозвучал устало и раздраженно. Уже не хотелось ни во что играть, не было сил, хотелось стоять, облокотившись на прохладный парапет, вдыхать сырой воздух, шептать: "мы с тобой одной крови..." и просить притихший город научить меня любить, объяснить, как это делается, что при этом чувствуется?.. - Питер один.
Нет. Хочешь, покажу?
Что?
Другой город.
- Илюш, я никуда не пойду.
- Дай ключ.
Я послушно вытащила из сумки увесистую железяку, и протянула мальчику.
- Не урони в воду.
Я же взяла фото и снова стала изучать старое изображение. На обратной стороне карточки оказалась бледная чернильная надпись: "Тришъ и Ники 1920 Петроградь". Уезжают Тришъ и Ники, уезжают навсегда...
- Смотри сюда, - Илюша протянул мне ключ концом для скважины, - сюда смотри.
- В ключ?
- Да, вот тут, на ручке, есть дырочки, в них и видно другой город.
- Ладно, Папа Карло, давай, погляжу.
Я добросовестно уставилась в отверстие. Ключ действительно оказался полым, в конце "черного туннеля" виднелась россыпь крошечных отверстий. Опершись локтями о парапет, я прищурилась, разглядывая мутные отблески Адмиралтейского шпиля. Постепенно игольчатые дырочки слились в единую узкую щель, сквозь которую проступил далекий берег с причудливой литой оградой, взамен низкого серого парапета; тяжелое сливовое небо прошивал тройной шпиль Адмиралтейства.
Невесомые ладошки Илюши притронулись к моим плечам. Ведомая его руками, я медленно оборачивалась, разглядывая Сумеречный Петербург... реку... тяжелую, ртутную реку Еву, покоренную легким кружевом оград, трехглавое Адмиралтейство, медного всадника, стоящего рядом с павшим конем, грозно-синий дворец, пять времен года, живущих бок о бок...
- Можно я буду звать тебя Тришъ?..
Я отняла ключ от лица и коснулась маслянистого следа на переносице.
- Мы можем туда уйти, хочешь? - Глаза Илюши казались совсем прозрачными, наверное, можно было заглянуть в них, как в маленькие окна и увидать его душу, такую же хрупкую и большеглазую.
Ты там уже был?
Илюша кивнул.
Там нет солнца.
Здесь его тоже нет, - я снова посмотрела в ключ, - там и людей что ли нет?
Есть, наверное, но я не видел, только хранителя города встретил.
И какой он?
Высокий, - пожал плечами мальчик. - Пойдем?
А назад вернуться можно будет?
Неа, только два раза можно ходить, один раз я уже был.