- Вы уж сами. Мои пальцы знают слишком много.
Рендер нажал кнопки наобум. Спиннер двинулся на скоростную дорогу.
Рендер потребовал увеличить скорость, и машина пошла на линию высокого ускорения.
Фары спиннера прожигали дыры в темноте. Город быстро уходил назад; по обеим сторонам дороги горели дымные костры, раздуваемые случайными порывами ветра, прячущиеся в белых клубах, затемняемые ровным падением серого пепла. Рендер знал, что его скорость составляет лишь 60 процентов той, какая могла быть в ясную, сухую ночь.
Он не стал затемнять окна, а откинулся назад и смотрел в них. Эйлин "смотрела" перед собой. Минут десять-пятнадцать они ехали молча.
Город съеживался до квартала, когда они мчались по нему. Через некоторое время стали появляться короткие секции открытой дороги.
- Что вы видите снаружи? - спросила Эйлин.
- Почему вы не просили меня описать ваш обед или рыцарские доспехи возле вашего столика?
- Потому что первый я ела, а вторые ощупала. А тут совсем другое дело.
- Снаружи все еще идет снег. Уберите его - и слева от вас чернота.
- А еще что?
- Слякоть на дороге. Когда она начнет замерзать, скорость упадет до черепашьей, пока мы не минуем полосу снегопада. Слякоть похожа на старый черный сироп, начавший засахариваться.
- Больше ничего?
- Нет, леди.
- Снегопад сильнее, чем был, когда мы вышли из клуба?
- Сильнее, по-моему.
- У вас есть что-нибудь выпить?
- Конечно.
Они повернули сиденья внутрь кара. Рендер поднял столик, достал из шкафчика два стакана и налил.
- Ваше здоровье.
- Оно зависит от вас.
Рендер опустил свой стакан и ждал следующего ее замечания. Он знал, что двое не могут играть в Сократа, и рассчитывал, что будут еще вопросы, прежде чем она скажет то, что хотела сказать.
- Что самое прекрасное из того, что вы видели? - спросила она.
Да, - подумал он, - я правильно угадал. И вслух сказал:
- Погружение Атлантиды.
- Я серьезно.
- И я тоже.
- Вы стараетесь усложнять?
- Я лично утопил Атлантиду. Это было года три назад. О, боже, как она была красива! Башни из слоновой кости, золотые минареты, серебряные балконы, опаловые мосты, малиновые знамена, молочно-белая река между лимонно-желтыми берегами. Там были янтарные шпили, старые как мир деревья, задевающие брюхо облаков, корабли в громадной гавани Ксанду, сконструированные так изящно, как музыкальные инструменты. Двенадцать принцев королевства собрались в двенадцатиколонном Колизее Зодиака, чтобы слушать играющего на закате грека тенор-саксофониста. Грек, конечно, был моим пациентом-параноиком. Этиология дела довольно сложная, но именно это я ввел в его мозг. Я дал ему на некоторое время свободное правление, а затем расщепил Атлантиду пополам и всю погрузил на пять фатомов. Он снова заиграл, и вы, без сомнения, слушали бы его, если вообще любите такие звуки. Он здоров. Я периодически вижу его, но он уже больше не последний потомок величайшего менестреля Атлантиды. Он просто хороший саксофонист конца ХХ-го столетия.
Но иногда, оглядываясь назад, на тот апокалипсис, который я сработал в его видении величия, я испытываю чувство потери красоты - потому что на один момент его ненормальная интенсивность чувств была моей, а он чувствовал, что его сон был самой прекрасной вещью в мире.